Ричард Йейтс - Нарушитель спокойствия

Уайлдера они услышали еще на подходе, за несколько комнат до его двери. Он пел, и голос его звучал ужасно, ничем не напоминая облегченно-игривого Эдди Фишера или остепенившегося Фреда Астера, его прежнюю манеру исполнения. Сейчас это был резкий, надтреснутый голос, не попадавший в мелодию, — нечто сродни пению уличного попрошайки.

— …Купи мне орешков и кучу попкорна; я буду болеть на трибуне упорно… [57] Слова из песни «Возьми меня на бейсбол» (1908), считающейся неофициальным гимном американских бейсбольных болельщиков.

Он сидел на кровати, привязанный за конечности к раме, смотрел на экран выключенного телевизора и пел с такой самоотдачей, что не заметил их появления.

— Привет, Рэндольф, как он себя чувствует сегодня? — спросил Чедвик у санитара.

— Трудно понять, доктор, когда он в таком состоянии.

— …Один, два, три страйка — и ты вне игры, ты уже вне игры!..

Когда песня закончилась, он наклонился вперед, насколько позволяли ремни, и заговорил как будто в микрофон:

— Ладно, малыш Томми, на сегодня хватит песен. Отправляйся спать, дружок. Стоп, снято!

И он закрыл глаза.

— Он принимает телевизор за кинокамеру, — сказал Рэндольф, — и поет песни для своего сына. Но когда мы включаем телевизор, становится еще хуже: всякий раз при виде рекламы детской обуви он думает, что его сын мертв. Знаете эту рекламу, где показывают маленькую ногу и поворачивают ее так и этак? Эй, мистер Уайлдер! Мистер Уайлдер, к вам пришли.

— Здравствуй, Джон, — сказала Памела.

— Значит, теперь и ты работаешь на Чедвика и компанию? В дополнение к Манчину и Честеру Пратту?

— Разумеется, нет. И ты сам это отлично знаешь. Я просто пришла тебя проведать. — Она повернулась к Рэндольфу. — Неужели нельзя обойтись без этих ремней?

— Мы бы рады, мисс, если бы он вел себя спокойно. В прошлый раз, когда мы сняли ремни, он разбил стулом телевизор. Пришлось заменять его новым.

— Но сейчас вы можете их снять без опасений. Он ничего не разобьет.

Когда Уайлдера освободили от пут, она села рядом и начала бережно массировать его натертые до красноты запястья, надеясь этим принести ему облегчение, притом что контакт с его телом был ей неприятен, и она не могла этого отрицать. Попытка сосредоточиться на его лице не улучшила общего впечатления. Он был умыт и гладко выбрит, но его прозрачные, широко открытые глаза казались — да чего уж там, были — безумными, а песенные потуги оставили свой след в виде струйки слюны, стекавшей из уголка его безвольного рта. Неужели она когда-то могла любить этого человека?

— Джон, — сказала она, — ты хочешь отсюда выбраться?

— И куда я попаду потом?

— В гораздо лучшее место, где тебе будут давать нужные лекарства и тебя больше не будут мучить жуткие видения. Что ты на это скажешь? Я привезла твою одежду, и мы сможем уйти прямо сейчас, если ты захочешь.

После долгого молчания он произнес: «О’кей», и Памела спиной почувствовала довольные улыбки доктора Чедвика и Рэндольфа.

— Все, что тебе нужно сделать, — сказала она, — это расписаться вот здесь. Я уже приготовила ручку.

— Нет. Забудь об этом. Я больше не подпишу никаких контрактов с тобой, Карлом Манчином и Честером Праттом. Стряпайте сами свои убогие фильмы, я в этом участвовать не буду. Я понятно выразился?

— Не придуривайся, Джон. Я знаю, что ты все понял правильно. Это не имеет никакого отношения к фильмам. Этот листок бумаги открывает путь к твоему выздоровлению.

Уговоры продолжались минут двадцать, и наконец в соответствующей графе документа появились закорючки, которые при желании могли быть расшифрованы как «Джон К. Уайлдер».

— Прекрасно, — сказала она, — теперь мы тебя оденем.

— Я позвоню в медцентр и предупрежу о нашем приезде, — сказал доктор Чедвик и удалился.

— Его бы следовало помыть, но, когда мы пытались это сделать в прошлый раз, понадобились трое мужчин, чтобы удержать его в ванне. Он думал, мы хотим его утопить. В жизни не слышал таких воплей и визга. Жалобы поступали даже из дальних концов этого здания.

Одетый и вставший на ноги, он выглядел уже лучше — почти нормально, хотя по тому, как на нем сидел костюм, было нетрудно догадаться, что одевался он не самостоятельно. Памела взяла его под руку с одной стороны, а Рэндольф — с другой, и таким манером они осторожно вывели его из комнаты. Чедвик ждал их в коридоре.

Рэндольф сопровождал их в университетский медцентр, сидя на заднем сиденье рядом с Уайлдером и держа его за локоть. Чедвик сидел впереди рядом с Памелой, которая вела машину.

— Мы едем в аэропорт? — спросил Уайлдер.

— Нет, Джон, я же тебе говорила: мы едем в такое место, где тебя будут лечить, пока ты не поправишься.

— А почему Рэндольф едет с нами?

— Потому что он о тебе заботится. Мы все о тебе заботимся, Джон.

— Вам всем на меня насрать.

— Так не следует разговаривать с леди, — строго заметил Рэндольф.

Она думала, что никогда не доберется до университетского кампуса, петляя по улицам Вествуда, а потом думала, что никогда не найдет здание медцентра, но помог доктор Чедвик: он успешно справился с ролью штурмана вплоть до того, что указал ей свободное место на ближайшей к медцентру стоянке и опустил нужное количество монет в парковочный счетчик. Потом они вчетвером поднялись на лифте и очутились в приемной психоневрологического отделения.

— Роуз? — удивился Уайлдер. — Какого черта здесь делает Роуз?

— Следуйте за мной, — сказал им доктор Роуз. — Я покажу его комнату.

Он заметно нервничал, ведя их через общий зал, где какая-то кучерявая женщина играла в китайские шашки с подростком, на вид весившим не менее четырехсот фунтов. Когда они достигли комнаты, где все уже было приготовлено для Уайлдера, появилась медсестра со шприцем.

— Все в порядке, мистер Уайлдер, — сказал Роуз. — Будьте добры снять пиджак и закатать…

— Да пошел ты, Роуз! Иди запихивайся своими шоколадными жвачками.

Ты не настолько большой, чтобы меня вырубить, и не настолько умный. И ты, Чедвик, проваливай с ним за компанию, наглый черномазый ублюдок. Сотри со своей рожи эту похабную улыбочку и скажи своему черному дружку, чтобы отпустил мою руку. Мудозвоны вы все! Мудозвоны! А знаешь, кто ты? — обернулся он к Памеле. — Ты грязная сучка! Грязная сучка. Грязная сучка…

Кончилось тем, что Рэндольф в борьбе повалил его на пол. Медсестра принесла смирительную рубашку; Рэндольф и Чедвик запихнули руки Уайлдера в рукава, затем перевернули его на живот и связали рукава между собой. Когда он был надежно спеленат, все вышли в коридор, и Роуз затворил дверь со звучным щелчком замка.

— Теперь он успокоится, — сказал Чедвик.

— Я бы не слишком на это рассчитывал, доктор, — возразил Рэндольф. — Уж я-то его фокусов насмотрелся. Он может продолжать в том же духе целыми днями.