Семен Лившин - Поговорим о странностях любви

Владимир Кириллыч свою задачу четко усек: жене нужно усиленное внимание! В жизни мы с ним столько не ходили в кино, в театр, в кабак, как тогда. С Анжеликой стал больше возиться, записал ее в какой-то специальный ансамбль, ну, который перед делегациями выступает. Устроил, чтобы она танцевала в первой линейке, впереди всех. Золото, а не муж!

И ко мне подкатывается: «Рожай сына!» У мужиков это самый кайф: сын! Да и куда я денусь тогда от него, с двумя-то детьми, это он тоже вычислил. А я что? Сказано — сделано! На всякий случай положили меня вылеживать в больницу. Это рядом, во втором корпусе. Лежу. Володька каждый день — фрукты, компоты, книжки. Все было класс, пока ему не велели сдать кровь. В родилке всегда кровь нужна: вдруг срочная операция или резус не тот, или просто будешь слабая после родов. Не тебе понадобится, так другой. Я и сама раньше сдавала. Короче, присылает супруг записку: мол, не волнуйся, Топси, завтра не приду, буду отдыхать после донорства. Ладно, отдыхай, А через день прибегают из вендиспансера: «Почему скрыли, что больны?» Этого мне, думаю, только не хватало! Володька же страшно осторожный! Гулять-то гулял, но так, чтобы не помять свой авторитет. В любую жару, пусть там камни лопаются, он всегда в пиджаке, при галстуке! Вдруг, мол, вызовут наверх, а он не по форме. И на тебе: подхватить заразу от родного мужа — полный абдуценс. Отпустили меня домой. Прихожу, он косится: знаю или нет? Я молчу. Ночью не выдержал, рассказал. Нет, не в командировке. В жизни не отгадаешь, от кого пошла эта гадость: от его водителя! Оказывается, он…

Пришли! Видишь, входят в ту дверь, седой — это врач. Но нам главное сестра. Вот! Анеточка Захаровна, доброе утро! Куда мы от вас… Ничего, ничего, вы завтракайте, мы подождем. Это же не девять месяцев ждать. Мы уже отбегались. Так вы не забыли про тот укол? И Дашеньке тоже. Это моя двоюродная сестричка. Правда, похожа? Надо помочь. Она в курсе. Анеточка Захаровна, у вас от нее голова болеть не будет. Мы сюда пересядем. Немножко подымлю, ничего? Так мы на вас надеемся, да? Ладненько. Идемте, я вас провожу. У-у, грымза! Взяла сотский, будто одолжение сделала! А у самой, видела, какие серьги? По «жигулю» в каждом ухе носит, и еще ей мало!

Про что это я? А, шофер… Да ничего у него с Володькой не было. Мой муженек забоялся шприца и попросил, чтобы Колька, его водитель, сдал за него кровь. Обещал отпустить его на неделю в деревню. Там самый заработок: свадьбы. А у него новая «Волга», серебристая эмаль — что ты! У Кольки тоже нервы нежные: что начальник, то и водитель. Нашел какого-то ханыгу, уговорил его пойти сдать кровь. За бутылку. Счастье, что на станции переливания крови быстро сделали анализ, а то пошла бы эта зараза по всей родилке, представляешь? Поднялся шум, Володька с перепугу свалил все на меня. Опомнился — и каяться: «Спасай! С тебя сейчас какой спрос, а мне билет на стол и мордой в дверь!» Всю ночь уговаривал. Хуже нет, когда мужик унижается. Ладно, пошла сознаваться. Прихожу в диспансер, там старичок сидит, жизнерадостный такой. Прозвище: Кожвенпривет. Он так здоровается: «С кожвенприветом!» Посмотрел анализы, спрашивает: «Ну!» Я пока ждала у них в предбаннике, всего наслушалась, там такие бабцы — ну-у! Стала ему заплетать про Гагру, как я там согрешила в гостинице с одним местным джигитом. Он посмотрел анализы, спрашивает: «В гостинице «Ореанда»?» — «Ага». — «Ну, иди, — говорит, — домой. Нет в Гагре такой гостиницы. И у тебя ничего нет. Рожай на здоровье!» Пришла, рассказала. Володька с горя надрался и попер на меня с кулаками. Мол, это я нарочно его заложила. Очнулась, сижу на полу, лицо в крови, все плывет. Так-то, Даша: мы за них, сволочей, страдаем, нам же и достается. Смотрю со своим белобрысым варежку не разевай!

Вот так и родился мой Юрик раньше времени. Такой был хорошенький: ушки, глазки, ротик! Но совсем крошечный, девятьсот грамм. Мне его даже не хотели показывать. Держали в такой стеклянной коробке, вроде инкубатора. Я ночью упросила сестричку, чтоб пустила, смотрю через стекло и плачу: он из всех самый маленький, вялый, мне все казалось, что ему холодно. А я уже дома и ползунков наготовила, и марли нарезала на подгузники. Запомнила: когда мы с Анжелой приехали из родилки, она как разгулялась, подгузников не хватило. И конфеты ему уже припасла. Мама говорила: в первый день надо обложить кроватку конфетами, чтобы у него была сладкая жизнь… Может, лучше бы он умер сразу там, в родилке? Они мне намекали. А Володька, дурак, радуется: сын! Он с самого начала хотел сына. Когда узнал тогда, в первый раз, что девочка, сразу скис. Анжелку баловал, но любить не любил. Скучно ему с ней было, а она переживала. Ну, а сейчас он от радости совсем сдурел. Залез по водосточной трубе на третий этаж: «Не простишь — прыгну и убьюсь!» На это у них ума хватает. Прощать, не прощать, какая разница? Зло обязательно выплывает. Через пять лет, через десять, но вернется к тебе. Володьке отомстилось за то, что шлялся по бабам, но мне-то, мне за что?! Нет. Мне тоже по делу. Не любила — зачем с ним жила? А, что теперь говорить… Володька смотался в Москву, привез профессора. А я уже и так знала все. Мой сынок ничего не видел и не слышал. Только запахи чувствовал. Услышит одеколон или постное масло, я его часто протирала, сразу тянется, мычит… Ночью ношу его на руках, баюкаю, жду: вдруг он загулькает, на меня посмотрит! Восемь месяцев прожил — и все. Да.

Вон у Людки, у верхней моей соседки, первый ребенок родился с водянкой мозга. Лет пять мучилась, в спецсадике держала. Шестьдесят рублей в месяц, а толку? Судьба. Я тоже не верила, пока меня не стукнуло. Поэтому многие и боятся рожать. Только и слышишь: у кого кривошея, у кого врожденный вывих бедра. А умереть при родах? Или потом, от инфекции? Это мужикам кажется: родила — как на базар сходила, Боишься смерти? А я нет. Не верю, что умру. Сколько уже была на похоронах, да и саму прихватывало, а все равно не верю! Да и некогда про это думать. Жизнь несет. Я, когда была маленькая, операций не боялась. Мама рассказывала, как ей еще во втором классе вырезали аппендицит. Она долго лежала в больнице; волосы от пота слиплись, ее хотели остричь наголо, а она не далась, по волоску разобрала. С тех пор они у нее стали немножко виться. Я тоже мечтала: вдруг и у меня после операции волосы завьются? Только об этом и думала. А врачи удивлялись: от горшка два вершка, а не дрейфит ни граммулечки! Завиться — это не то. Оно должно получиться само собой. Вот у Анжелы кудряшки, видела на фото, прямо как у той негритянки. Нет, на висках она сама подкрутила. У них в классе такая мода называется «завлекалочки». Тебе бы тоже пошло.

Слушай, Дашка, ты мои полсотни отдашь к понедельнику? Не можешь, подожду. Перехвачу у кого-нибудь во дворе. Просто чтоб я знала: да — да, нет — нет. Или вот что: продай мне свое колечко. А, Даш? Сильно оно мне понравилось! Что значит: «берите»! Камушек небольшой, но вполне. Ничего ты мне не обязана! То наши бабские дела, а это деньги. Рублей сто оно тянет, да? За мной будет еще полтинник. Отдам с получки, ладно? Ну, спасибо, У меня скоро день рождения, захотелось себя побаловать, больше некому. К этому колечку у меня как раз есть сережки. Володькин подарок. Это когда я Анжелку родила. За сына он получше приготовил, с бриллиантиками. Я не взяла, Вернее, взяла, но продала. Когда я с Володькой жила, была совсем без понятия, где базар. Он то привезет продуктов из колхоза, где они строили, то Кольку сгоняет на рынок. Мне вроде бы и легче, но иногда и самой охота сходить, потолкаться, выбрать. Опять же — зелень: ни один мужик не выберет путевую зелень! Нет, заладил: «Жене Савостина нечего шляться по базарам!» И с работы меня забрал: мол, прокормлю и так. Когда мы с ним разбежались, я сразу пошла на старое место, на автобазу. Никто мне слова не сказал, вроде и не уходила. Наоборот, ребята еще и выручали, они же возят продукты; кто подбросит хлеба, кто кило сосисок, прямо с мясокомбината. Ты-то, небось, еще без понятия, как деньги зарабатывать! Стипендия — это тебе на булавки. А Анжелка уже заработала рубчик. Недавно пошла к подружке своей, Катеньке. Там гости были, цветов нанесли. Девчонки сидели, уроки готовили. Вдруг — нету их! Время позднее, на дворе метет. Искали, искали, нашли на углу: цветы продавали! Толкали их по пять копеек за цветок. Это в феврале-то! Рубля на три мелочи уже наварили. Анжелка говорит: «Хотела тебе на подарок заработать и себе на жвачку!» Хорошо, хоть не врет. То есть врет, но так, фантазирует. Как я в детстве.