Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 2

Четыре недели спустя они поженились. Свидетелями были Рёрен и его бледная жена. Михаэль надел короткие спортивные штаны и чулки до колен. Чиновник же непременно хотел выдать Лизу за свидетеля Рёрена, облаченного в элегантную визитку и полосатые брюки. Пообедали все четверо в пыльном садике ресторана на Савиньиплац — свадебный обед обошелся в одну марку десять пфеннигов с персоны. Михаэль уплатил за обед пять марок, которые он занял по пути в мэрию у своего свидетеля Рёрена.

Перед Первой мировой войной в западной части Берлина были сотни новых домов и куда больше новых квартир, чем съемщиков. Поэтому не стоило никакого труда снять так называемую квартиру на подсушке, за которую три месяца ничего не надо было платить. Когда сырость стен исчезала, успев наделить жильцов ревматизмом, приходилось или платить, или выезжать.

Свою квартиру «на подсушке» и со всеми удобствами Лиза и Михаэль обставили очень красивой мебелью, приобретенной в рассрочку — восемь марок в месяц. К великому ужасу домовладельца, Михаэль велел клеить наизнанку обои крикливой расцветки — получился ровный и очень приятный бледно-лиловый цвет. Полы были выкрашены в светло-серый цвет. Рядом со спальней Лизы, обставленной белой лакированной мебелью, — находилась ванная комната, ванна была наполовину вделана в пол, стены — облицованы кафельными плитками, все белое, все ослепительно блестящее. На полу даже можно было обедать, когда случалась еда или деньги, чтобы купить чего-нибудь съестного. На последние, как всегда, тридцать пфеннигов от матери Михаэль приобрел хвойный экстракт для первой Лизиной ванны в новой квартире.

Как-то вечером он подошел к Лизиной постели и сказал:

— А я пишу роман, — и невольно прижал к груди кончики пальцев, словно это тяжесть заставляла его писать роман. Длинные ресницы Лизы затрепетали.

— Пишешь роман?

Но она видела, что Михаэль весь зажегся этой мыслью и только старается казаться спокойным и выдержанным. Ей не хотелось засыпать золой пылающий в нем огонь. Все равно его не остановишь. Он не такой. К сожалению, он должен на собственном опыте убедиться, что нельзя вот так просто сесть и написать роман. И это будет для него тяжелым разочарованием. Впрочем, что можно у него знать заранее? Что можно знать? Это же настоящий сгусток энергии. И она осторожно ответила:

— Ну что ж, попробуй.

Лиза была умная женщина, и она любила Михаэля.

Мучившее его с некоторых пор желание стать писателем и высказать все, что наболело, осуществилось ночью, во сне. Во сне он написал на вюрцбургском небе весь свой роман — все, что он пережил в школе. Небо над Вюрцбургом было покрыто каракулями и потемнело от чернил, чернила слились в огромную тучу, из нее ударили тысячи молний и разрушили Вюрцбург. Весь Вюрцбург вместе с учителем Дюрром был охвачен пламенем. Но зато исчезла тяжесть в груди. А газеты не печатали даже объявлений — все место с первой до последней строчки заняли отклики на сенсационный пламенный роман Михаэля.

Когда обставляли комнату, не хватило стола для кабинета Михаэля. Знакомый журналист подарил ему старый дубовый стол; резные ножки стола подломились в самом верху, были склеены, опять сломались, потом их связали бечевкой — все четыре. Квадратный стол очень хорошо пришелся в угол, справа, и спереди его подперли стены. Слева от стола было окно. Но через окно слишком давал себя знать окружающий внешний мир, и Михаэль прикрепил кнопками к левому краю стола картонный экран.

Потом он включил настольную лампу, отступил назад, полюбовался своим уютным, тихим, отрезанным от внешнего мира уголком и уселся за стол — перед ним лежал мягко освещенный лист бумаги, а в груди жил ненаписанный роман.

Он хотел начать с описания старого вюрцбургского моста через Майн в определенную минуту: на мосту горожане, свет, запахи, шум, вечерний благовест тридцати колоколов и взвод запыленных пехотинцев. Он отчетливо видел и слышал все это, оставалось только написать так, чтобы и читатель все видел и слышал.

Но, увы, вся эта картина виделась ему гораздо отчетливее, чем могли выразить слова. Кроме того, предложение всякий раз разваливалось, от него оставалась груда слов, из которой снова приходилось строить предложение.

Он проработал всю ночь. Защебетала птица. Просочился в комнату серый утренний свет. Когда он лег, слова, словно муравьи, продолжали копошиться в его мозгу.

Над первой фразой Михаэль просидел несколько недель, после чего обнаружил, что вторая фраза должна быть тесно связана с первой, а третья — со второй, связана каким-то таинственным образом, и эта связь не получается просто оттого, что напишешь на бумаге все необходимые слова. Кроме того, приходилось писать только о самом основном, иначе описание одной-единственной минуты на мосту растянулось бы на пятьдесят страниц.

Первые полстраницы он писал три месяца, причем работал весь день, до позднего вечера. И вот однажды утром он, наконец, почувствовал удовлетворение. Он откинулся в кресле и вслух прочел:

«Вдруг прекратился грохот колес по тряской мостовой, люди размахивали руками, их губы двигались, но слов не было слышно, задрожали дома и воздух, потому что все тридцать колоколов Вюрцбурга раскатисто заблаговестили к вечерне, и среди всех колоколов выделялся могучий и далеко слышный соборный колокол; он отзвонил свое и смолк.

Снова послышались людские голоса и четкий шаг взвода запыленных пехотинцев, маршировавших по мосту.

Город был залит вечерним солнцем. Красноватое облако нависло над серой крепостью на вершине холма, а на крутых склонах его в королевском винограднике мелькали платки сборщиц винограда: они снимали урожай. Пахло водой, дегтем и ладаном».

Вот на этой-то полустранице, преодолевая бесчисленные приступы отчаяния, Михаэль три месяца учился писать. Он твердо решил писать так и дальше- чтобы читатель ясно видел и слышал все, что он читает, — ведь только тогда он поверит прочитанному. На отдельном листе Михаэль с восторгом вывел заглавие. Он назвал свой роман «Разбойничья шайка».

Лиза болела и не вставала с постели, Михаэлю пришлось поэтому вести также и домашнее хозяйство. Он ухаживал за Лизой, когда были деньги — закупал провизию, готовил обед, мыл посуду, прибирал в комнате, а после всего этого, полный новых мыслей, садился за письменный стол. Чем больше у него было посторонних дел, тем больше и лучше он работал — он успевал соскучиться по работе, а кроме того, он не переставал обдумывать какое-нибудь отдельное предложение, даже когда ходил за покупками или стряпал.

Иногда, зажав в руке половник, яйцо или тряпку, он подходил к столу и заменял какое-нибудь написанное слово другим, пришедшим ему в голову на кухне. Ни на минуту он не прекращал работы над своим романом. Иногда он вскакивал ночью десять раз подряд, чтобы записать новое или исправить старое предложение.