Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 2

Проснувшись, он спрашивал себя, все еще во власти мечты, нельзя ли осуществить мечту на самом деле.

Михаэль поставил себе задачу составить шесть композиций из человеческих фигур и издать их отдельной серией. Он должен был показать, на что он способен — хотя бы ради Софи. Правда, ему никак не хватало техники для того, чтобы передать на бумаге запечатлевшиеся в его мозгу девичьи образы. Для каждой композиции он делал десятки набросков и ни один не доводил до конца. Но благодаря этой неустанной работе он научился лучше передавать на бумаге то, что он видел внутренним оком. Это непрерывное напряжение энергии растянулось на целый год.

Зимой 1908 года он присутствовал на одном заседании в задней комнате какого-то трактира. За грязным, залитым пивом столом собралось восемь художников под председательством Кандинского. В тот вечер была основана группа «Голубой всадник». Пока собравшиеся спорили об абстрактной живописи, Михаэль набрасывал портрет кельнерши. Кандинский — у него была окладистая борода — счел это неприличным и сделал Михаэлю замечание. Михаэль, умевший делать разом два дела — и рисовать и слушать, нашел, что замечание сделано слишком менторским тоном. Он откинулся на спинку стула, утратив всякий интерес к происходящему. У него просто не укладывалось в голове, что есть на земле такое место, где рисование может считаться неприличным.

Домой его провожал художник Н., происходивший из богатой семьи в Рурской области и сам очень богатый человек. Михаэль рассказал ему о своей работе и спросил, не хочет ли тот посмотреть его композиции.

Михаэль попытался самыми скупыми изобразительными средствами, сохраняя только самые необходимые детали, воплотить свои видения, которые помимо его воли возникли у него на бетховенских концертах. Это были странные женские фигуры с необычной светотенью.

Изумленный Н. помянул Гогена. Михаэль о Гогене ничего не знал. Девушки на морском берегу, чьи позы и выражение были навеяны музыкой Бетховена, — все это была Софи, его тоска по ней, его грусть.

Н. купил одну композицию за пятьсот марок и познакомил Михаэля с владельцем издательства «Дельфин», и несколько месяцев спустя под общим заголовком «Неведомые девушки у моря» композиции были изданы в шести красках отдельным альбомом.

Успех не оказал на Михаэля того воздействия, какого следовало бы ожидать. После года тяжелой и напряженной работы Михаэль сказал себе, что у него просто не хватит дарования, чтобы сделаться выдающимся художником. У него было совершенно безошибочное чувство, что живопись не может быть для него средством самовыражения. С этих пор он больше не брал в руки карандаш.

Как теперь быть, за что взяться, он не знал. Беспокойство гнало его с места на место, а в груди опять возникла непонятная тяжесть, как много лет тому назад, когда он был подмастерьем у слесаря и напрасно размышлял над верстаком, кем ему стать. Полный смутной тревоги, он продолжал влачить бесцельную жизнь.

За это время он несколько раз случайно встречал Софи — всегда вместе с доктором Крейцем. Но ничто ни разу не шевельнулось в его душе. Рана зарубцевалась. Боль осталась на страницах альбома.

Последний раз он встретил обоих спустя два года после разрыва с Софи в зале ожидания мюнхенского вокзала. Михаэль собирался в Берлин и пришел справиться, когда отходит ночной скорый. Софи и доктор стояли буквально в двух шагах от него. Взглянув на Софи, Михаэль ужаснулся и не поверил своим глазам. Волосы, платье — все было покрыто грязью, словно она несколько недель спала под открытым небом. Восковая бледность заливала изможденное лицо: это было лицо умершей, которая каким-то чудом продолжает дышать.

Доктор нюхал кокаин, прямо на глазах у остальных пассажиров, несколько минут спустя нюхал снова, он уже утратил всякую власть над собой. Измятый воротничок покрыли кровяные пятна. Из ноздрей, изъеденных язвами, сочился гной, смешанный с кровью. Оба видели Михаэля и не видели его, окружающий мир больше не существовал для них.

Они вышли на платформу к швейцарскому поезду, провожаемые недоуменными взглядами. Поездка в Аскону, на Лаго Маджиоре, даже не была для них последней попыткой спасения, это было простое осуществление какой-то мимолетной мысли — они не захватили с собой никакого багажа. Утратив всякую надежду, они бежали от самих себя и брали с собой в путь свою безнадежность.

На другой день они были в Асконе, хотя мысленно и не покидали мюнхенского вокзала. Это уже не играло никакой роли. Перемена места больше не существовала для них. «Куда» — тоже не существовало. По солнечному берегу Лаго Маджиоре прогуливался Иоганнес Воль, обняв за плечи какого-то итальянского мальчика, волосы которого он украсил белыми цветами. Двое отверженных видели Воля и не видели его. Мимо, все мимо.

Свою первую и последнюю ночь здесь они провели в гостинице на берегу. Спать не ложились. В комнате горели две свечи. Издали доносилось пение. Потом все стихло. Деревенька и долина погрузились в ночную тишину, мечтательной синевой оделись горы, под ними, как сверкающее серебро, лежало озеро.

Доктор нюхал кокаин и без умолку бормотал — бессвязные, отрывочные фразы без начала и конца — об индийской философии, о вечном возвращении в мир, — о том, что человек — проклятое существо и, по всей вероятности, унаследовал сексуальные комплексы в первичных формах своего бытия, еще будучи кошкой или собакой, и пронес их в себе через все перевоплощения.

Софи прикорнула у стены. Она была любимой ученицей Профессора Так Сказать, хотя тот много требовал от своих учеников и редко хвалил их. Михаэль с самого начала признался себе, что она неизмеримо талантливей, чем он. Все это теперь ничего не значило. Единственно важной оказалась лишь идея освобождения человечества. Доктор отнял у нее все — даже женщиной она больше не была, — а взамен не дал ей и сорока квадратных сантиметров новой почвы, на которой она могла бы стоять. Возврата не было. «Тот, кто однажды вышел из лесу, уже не может вернуться в него», — сказал ей доктор, когда около года тому назад, уже теряя надежду, она попыталась вернуться в прежнюю жизнь.

Он сидел в кресле перед нею, голова упала на грудь. Рот был открыт. С толстой нижней губы, отвисшей до подбородка, бежала струйка слюны, она становилась все длинней и длинней, пока не достигла пола и не оборвалась. Когда он поднял вопрошающий взгляд и протянул ей морфий, на лице его показалась непередаваемо жуткая усмешка.

И тут на ее восковом лице в последний раз появилось выражение мужественной готовности и одновременно безграничного презрения. Она взяла морфий. Доктор стремглав выбежал из комнаты.

Софи была одной из первых жертв на практике примененных откровений Зигмунда Фрейда, изменившего лицо мира. Ее похоронили в Локарно. Никто не шел за гробом. Вскоре после этого кокаин довел доктора до могилы.