Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 2

Какой-то крестьянин нашел доктора и донес его до гостиницы. Он проспал двадцать часов. Мучительный голод разбудил его.

Через четыре недели доктор вернулся домой загорелый, сильный, окончательно исцеленный.

Они тотчас же отказались от квартиры и переехали в Швейцарию. Год спустя они вернулись в Мюнхен со здоровым ребенком.

У Спеллы умер муж. Чтобы в комнату попадало больше света, Альбрехт надумал вымыть горячей водой с мылом закопченную стеклянную крышу над внутренним двором, но провалился и пролетел все пять этажей. Сегодня утром состоялись похороны при участии большинства завсегдатаев кафе Стефани.

Спелла облачилась в трогательный траур: нацепила забавную, украшенную крупными мушками черную вуаль, свисающую ниже груди. Она одиноко сидела в кафе на мягком диванчике у окна, там, где она всегда сидела с ним, и обращала запудренное до меловой белизны личико к дверям, с беспомощным вопросом в глазах, словно ожидала, что он вот-вот войдет. Она плакала.

Фриц подсел к ней. Ему удалось заговорить одного виноторговца до такой степени, что тот отпустил в долг шесть бутылок коньяку, Фриц пригласил всех участников погребения на этот вечер к себе в студию. У него на родине было принято после похорон приглашать всех на поминки. Фриц лелеял мысль связать поминки с веселой выпивкой. Из чуткости он, конечно, не сказал этого Спелле и заботливо вытащил ее за руку из кафе.

Когда они пришли к нему, две бутылки были уже пусты. Собравшиеся с некоторым смущением приветствовали Спеллу, они словно устыдились своего непохоронного настроения, после чего вернулись к своей выпивке и к своим делам. Все они были слишком молоды и, подобно детям, потерявшим отца, не понимали толком, что такое смерть. Смерть была где-то далеко. Для них она ничего не значила. Да и вообще не существовала. И Спелла ни словом, ни жестом не побудила их разыгрывать скорбь и казаться старше, чем они есть на самом деле, — она просто ушла в себя.

Она откинула вуаль и чуть испуганно, словно во сне, проводила взглядом молодую француженку с выкаченными глазами — ученицу Профессора Так Сказать, — та вдруг решительным шагом пересекла студию, задула свечу в углу и бросилась на матрац рядом с Лоттой. Лотта с рабской покорностью закрыла глаза и приоткрыла губы. Гуго Люк пристроился рядом у стены и равнодушно наблюдал эту картину.

Новый красавчик Воля, мальчишка лет четырнадцати, ученик, сбежавший из ученья от своего мастера — аугсбургского сапожника, неподвижно сидел на низком ящике, подперев голову ладонью. Когда Воль ласково спросил, что с ним такое, мальчишка, ответил, не меняя позы:

— Я думаю.

— Я не слышу голоса твоей крови, — сказала несколько склонная к полноте красивая русская дама, с очень белой кожей, молодому человеку, которого все называли Козликом, и поплыла в темный угол, где прямо на полу сидели целующиеся парочки. Вся студия освещалась лишь несколькими свечами.

Козлик, изучавший право, получал ежемесячно от своего папаши довольно крупную сумму. Он проводил все свободное время среди богемы, которая одна лишь могла несколько усладить занятия сухой юриспруденцией, а взамен позволяла ему оплачивать ее счета в кафе Стефани. Козлик с огорчением бросил еще один страстный взгляд в темный угол и подставил Фрицу свой стакан. Фриц налил ему и тут же занял у него денег.

У Фрица было много щедрости и мало денег. Если ему удавалось перехватить где-нибудь немного денег, он с удовольствием одалживал их всякому, кто вовремя успевал попросить у него. Одолженные деньги одалживались дальше, и так они циркулировали по рукам завсегдатаев кафе Стефани и попадали — неизбежно, как кровь в сердце, — в руки Артура, который после этого вычеркивал несколько цифр в своей книжечке, а на другой день снова пускал эти деньги в обращение, но здесь они принимали уже форму яиц в стакане и кофе.

Коньяк несравненно сильнее подействовал на пустые, голодные желудки, чем действует на молодежь смерть. Лица пылали. Глаза горели. Кончились воинственные споры о литературе и искусстве. Только жизнь сохранила еще для них свой интерес — жизнь, и в центре жизни — податливые девушки. Даже Карло Хольцер, которого, казалось, ничто не может вывести из равновесия, и тот пал жертвой коньяка. Башмаки Мариньяно стояли в углу. Карло в одних носках бегал по ателье, размахивая стаканом, и скалил мощные обезьяньи челюсти.

Тунашек, румын, с длинными лоснящимися волосами и галстуком Лавальер, выглядевший точно так, как должен был выглядеть юный Данте, страстно клялся белокурой великанше, прижав руку к сердцу.

— Я хочу жить с тобой вся жизнь в Ривьерра.

Громадная блондинка — какая-то балтийская графиня, чьи пальцы, запястья и шея были унизаны крупными брильянтами, на которые все присутствующие могли бы безбедно прожить до конца своих дней, смущенно отвечала, что она последует за ним, куда бы он ни пошел, и говорила это вполне искренне. За день до этого она внезапно, как от удара молнии, потеряла рассудок и влюбилась в молодого Данте — он каждый вечер отрабатывал в кафе «Симплициссимус» свой ужин, пиликая на скрипке «Грезы» Шумана.

(Когда шесть недель спустя Михаэль шел по Тюркенштрассе, направляясь в кафе Стефани, он увидел молодого Данте, который неподвижно стоял у раскрытого окна в первом этаже какого-то здания. Данте водил рукой по воздуху между оконными косяками и, завидев Михаэля, с которым не был лично знаком, трагическим тоном сказал ему одно лишь слово: «Все».)

В темном углу кто-то громко и убежденно доказывал, что моногамия — это свинство, а брак есть только основание для развода. Захмелевший Козлик даже ногами затопал от восторга, можно было подумать, что он рассчитывает когда-нибудь применить этот тезис как защитник в бракоразводном процессе, не рискуя попасть прямо из зала суда в сумасшедший дом.

Спелла устроилась на матраце у ног своей подруги Лотты, в объятиях которой уснула француженка. Прибалтийская графиня удалилась вместе с Данте в благоуханные края. Все шесть коньячных бутылок были опорожнены. Возникла какая-то странная пустота. Около четырех часов разошлись и остальные парочки. Спелла осталась.

Когда на другой день Михаэль зашел в кафе, он увидел там Спеллу и Фрица; они сидели у окна на мягком диванчике, прижавшись друг к другу, как два голубка.

У Фрица были тонкие ноги и небольшое брюшко. Зачесанные назад светлые волосы, пышные и густые, как джунгли, закрывали часть лба и виски до самых бровей, создавая неразрывное целое с золотыми очками, в которых Фриц, очевидно, появился на свет. В общем, Фриц выглядел как бывший сельский учитель.

Он рассказал Михаэлю, что изголодавшийся композитор, господин Бетховен, во время пирушки повесился в соседней студии, и горестно заключил: