Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 2

— Куда вы хотите бежать? Вся Бретань оккупирована. Бежать некуда! К немцам, что ли? С тем же успехом можно остаться здесь.

Поскольку делегаты не сочли нужным напомнить коменданту, что он имел возможность отпустить их раньше, им трудно было что-либо возразить. Тем не менее двойник Уэстона сказал:

— Для нас большая разница, выдадут ли нас безоружных немцам или предоставят возможность бороться за свою жизнь на воле, даже если борьба эта кажется сейчас безнадежной.

Комендант прервал свой бег и молча уставился на делегата, потом быстро повернулся и посмотрел в окно на полторы тысячи человек, в диком страхе ожидавших его решения.

— Отпустите хотя бы тех из нас, кто готов рискнуть, — сказал двойник, обращаясь к коменданту, стоявшему к нему спиной.

Прошло несколько секунд, прежде чем комендант снова повернулся к делегатам.

— Я не могу распустить лагерь, не получив соответствующих указаний свыше, — сказал комендант. Стараясь не встречаться взглядом с делегатами, он добавил: — Но я попытаюсь связаться с начальством.

В устах человека, знавшего, что немцы вот-вот появятся у ворот лагеря, это обещание звучало по меньшей мере странно. Казалось, комендант и сам почувствовал это. Он вдруг выпрямился и в мертвой тишине произнес свой приговор — смертный приговор для всех этих полутора тысяч человек:

— Мы теперь в одинаковом положении. Вам выпала на долю честь разделить судьбу Франции.

— Разделить судьбу Франции, будучи безоружными пленными, которых Франция выдает немцам? — сказал двойник, усмехнувшись.

Тогда комендант сердито ударил бамбуковой тростью по своим высоким сапогам и повернулся к двери. Разговор был окончен.

Осаждаемые толпой, делегаты с трудом пробрались в барак, где австриец влез на стол и сообщил о результатах переговоров. Он был бледен и беспомощно улыбался, глядя на бурно протестовавших, доведенных до отчаяния людей. Кто-то дико вскрикнул и, ударившись головой о железный столб, упал.

Пользуясь всеобщей суматохой, охватившей лагерь, двойник Уэстона незаметно собрал свои пожитки.

Рядом с ним на соломе сидел совершенно сломленный историк.

— Это невозможно, — повторил он, — совершенно невозможно. Как вы хотите выбраться отсюда?

— Перелезть через стену.

— Охрана будет стрелять.

— Сейчас не время рассуждать. Собирайте вещи!

— Там немцы. Что с нами будет, даже если удастся бежать?

— Не знаю.

— Подумайте, чем мы рискуем, нас либо убьет охрана, либо расстреляют немцы.

— Вы правы. — Двойник Уэстона поспешно связывал свой узелок. — Но если ждать, пока придут немцы, то нам с вами, так же как и многим другим, уже не придется выбирать между риском быть расстрелянными и верной смертью.

Решимость товарища по несчастью, с которым его связывала тридцатилетняя дружба, повергла историка в невыразимый страх — он боялся остаться один. И хотя руки почти не повиновались ему, он все же снял с гвоздя на стене мешок со своими вещами.

Ближайшие соседи смотрели на них, ничего не понимая, но и они начали собирать свой скарб. Через несколько минут в лагере оказалось полторы тысячи запакованных чемоданов и узлов, хотя никто не знал, как выйти на волю.

Через двор пробежал конвойный, он направлялся к канцелярии коменданта. Раздался свисток: построиться!

Интернированные вышли во двор, они были ошеломлены и безмолвны.

Комендант медленным шагом направился к центру широкой подковы, образованной строем узников. За его спиной стояли двадцать четыре солдата с ружьями наперевес, у ворот маячили два пулемета — их дула были направлены не на приближающихся немцев, а на двор лагеря, туда, где выстроились жертвы и противники нацистов.

Двойник Уэстона стоял в последнем ряду подковы, спиной к низкой стене, в которой был устроен проход на другой двор. Узелок с вещами лежал возле него.

— Ваша делегация уже сообщила, почему я не могу вас отпустить, — сказал комендант.

— Наверное, хочет выслужиться перед немцами. Иначе это никак не объяснишь, — прошептал двойник.

Комендант показал рукой на канцелярию, над крышей которой развевался флаг Красного Креста.

— Для вашего успокоения могу сообщить, что лагерь находится теперь под защитой Красного Креста. Неприятель не может не считаться с этой международной организацией. Ничего плохого с вами не произойдет.

Австрийский журналист с удивлением прошептал:

— Неужели он на самом деле верит в это?

— Обращаю ваше внимание также на то, что перед входом установлены пулеметы, — продолжал комендант. — Надеюсь, никто из вас не предпримет безрассудной попытки к бегству.

Словно желая лишить всякой надежды каждого пленника в отдельности, комендант медленно обвел глазами строй от середины до конца подковы, а потом с конца до середины.

— Охрана лагеря усилена, и ей отдан приказ стрелять в каждого, кто попытается бежать. Разберите ваши вещи и соблюдайте спокойствие!

Мертвую тишину прервал треск мотоциклов. Смена власти в лагере совершилась крайне просто.

Немцы соскочили с мотоциклов, молодой лейтенант и два солдата с автоматами наперевес вошли через открытые ворота и остановились возле французских пулеметов, чьи дула были повернуты на лагерь. Лейтенант с интересом оглядел все вокруг.

Охваченная ужасом толпа безмолвствовала. Вдруг послышалось чье-то рыдание.

Двадцать четыре французских солдата поступили так, как им приказал комендант: они бросили винтовки на землю и подняли руки вверх. Комендант шагнул к лейтенанту, вытянулся и отдал честь.

Приложив палец к козырьку, лейтенант спросил:

— А теперь скажите, есть в этом свинарнике помещение, которое запирается на замок?

— Да, погреб! Он запирается!

— Тогда марш в погреб. Я говорю это вам и вашим героям-солдатам.

Один из французских стражников, пожилой рыбак, опустил руки и спокойно произнес:

— Да здравствует Франция!

Лейтенант мельком взглянул на него и, махнув рукой, подал знак своим солдатам.

Пока немцы входили в лагерь, а французы брели к погребу, двойник Уэстона под прикрытием окаменевшего строя людей потянул историка на задний двор. За ними последовали шестидесятипятилетний профсоюзный деятель из Мюнхена и австрийский журналист.

На глазах у французских конвойных они придвинули к высокой стене стол. До них донеслись слова немецкой команды, приглушенные расстоянием.

Один из конвойных опустил винтовку, медленно приблизился к беглецам и крикнул:

— Назад!

Послышался топот сапог, немецкое подразделение, печатая шаг, приближалось к ним. Двойник Уэстона, готовый в эту страшную минуту на все, пристально посмотрел французскому часовому в глаза и, ставя на стол ящик, произнес угрожающим тоном: