Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 2

— К сожалению, вы не подходите нам по возрасту, господин Уэстон. Авиации нужны двадцатилетние, пожалуй, даже восемнадцатилетние, — одним словом, парни с крепкими нервами!

Напрасно Уэстон возражал, что он уже был летчиком в первую мировую войну. Знакомая улыбка не сходила с лица офицера.

— По сравнению с современным усовершенствованным бомбардировщиком, самолет образца тысяча девятьсот восемнадцатого года — это что-то вроде велосипеда.

Однако Уэстон не пал духом, он заранее предвидел отказ и решил пойти по испытанному пути. С этой целью он нанес несколько визитов. Через два-три дня его допустили к трудным летным испытаниям, а две недели спустя он уже находился в учебном лагере, где ему пришлось три месяца просидеть за партой, прежде чем самому приступить к обучению новичков теории и практике полетов в бомбардировочной авиации.

По возрасту, несмотря на все, он так и остался бы инструктором. Но за одну ночь обстановка резко изменилась — летчиков вдруг оказалось катастрофически мало. Германия оккупировала Норвегию. В такой момент каждый обученный человек был на вес золота.

Через четыре дня, совершив шесть успешных полетов, Уэстон был сбит.

Он выбросился с парашютом и повис где-то между небом и землей, его машина, объятая пламенем, прочертила крутую огненную траекторию на темно-сером предрассветном небе, а потом стремительно рухнула вниз. Сам он парил в воздухе над горящими обломками самолета.

Он упал в море и срезал лямки парашюта: как все летчики, он был в специальном пробковом поясе. А потом, покачиваясь на волнах, вдруг увидел прямо перед собой лицо Матильды — ее белое-белое лицо. С улыбкой Матильда сказала: «Ну вот, значит, у нас обоих будет сердце, чтобы тосковать друг о друге». Но тут крутая волна подняла его на гребень и унесла прочь от Матильды.

«Вода в это время года должна быть ледяной, — подумал Уэстон. — А мне кажется, что она горячая». Так и не объяснив себе этого феномена, Уэстон погрузился в полузабытье. Его неодолимо клонило ко сну. Казалось, сон принесет прохладу.

Час тянулся целую вечность. «Если я засну, то погибну. Это вполне логично. Логично и то, что говорила Барбара: «Если ты не купишь мне ножницы, мама, как я могу доказать тебе, что не порежусь». Но разве можно лежать в горячей воде и не заснуть? Нужно открыть кран с холодной водой». А потом на глаза Уэстона надвинулась темная завеса. Только голова его пылала в непроницаемой тьме.

Что-то большое и черное приближалось к нему. Но сам он вновь полетел куда-то вниз. Теперь темный предмет маячил высоко над ним на самом гребне волны. Донеслись голоса. Кто-то крикнул: «There he is». [3] Он здесь (англ.). Уэстон почувствовал, что его вытаскивают из воды, и его объял долгожданный прохладный сон.

Когда Уэстона подобрали, он потерял сознание. На ногах, на шее и на лице у него были ожоги. Голова походила на голый шар. На ногах висели клочья обгоревших брюк.

Только губы и веки каким-то чудом уцелели. Не прошло и трех недель, как Уэстона выписали из лондонского госпиталя.

Девятого мая Матильда получила письмо с пометкой «Срочно» и с французскими марками на конверте. Уэстон сообщал жене, что его направили в Париж и что он ждет нового назначения. В то время английские солдаты на улицах Парижа не были редкостью.

Ответное письмо Матильды Уэстону пришло обратно: граница была закрыта. Немецкие армии уже вступили в Голландию и в Бельгию.

Через несколько недель они подошли к воротам Парижа. Сотни тысяч беженцев — голландцы и бельгийцы, дети и старики — непрерывным потоком двигались по дорогам. Французские крестьяне ехали на телегах, запряженных лошадьми или волами и доверху нагруженных домашним скарбом. Сотни тысяч парижан уже покинули город. Сотни тысяч пытались бежать, но не могли, так как железнодорожное сообщение было прервано, а бензина не хватало. Магазины, кафе и рестораны закрылись. На Париж словно нашел столбняк. Растерянные люди с печатью обреченности на лицах стояли у дверей домов или выглядывали из окон своих квартир.

В городе не осталось никого, кто мог бы сказать Уэстону, что ему делать дальше. Для него, как и для всех, впрочем, действовал лишь один закон: спасайся как можешь.

Тщательно изучив карту, Уэстон решил бежать в Бретань. Он надеялся, что попадет оттуда в Англию, если какой-нибудь рыбак согласится перевезти его через канал. Деньги у него были.

Двенадцатого июня, переодевшись в штатское, Уэстон ушел из Парижа. Даже в ста километрах от города все дороги были забиты беженцами, и только девятнадцатого июня он окольными путями пешком добрался до маленькой рыбачьей пристани Гильвинек, на побережье Бретани.

Однако немецкие моторизованные части, которые после сдачи Парижа двигались, не встречая сопротивления, в том же направлении, что и Уэстон, и по тем же главным дорогам, опередили англичанина, — большая часть побережья оказалась оккупированной.

Усталый, немытый Уэстон, мучимый жаждой, сидел под палящим солнцем на мелком белом песке среди дюн. Из Парижа он захватил лишь самое необходимое. Но пока Уэстон шел, его кожаный чемоданчик словно по волшебству все больше наливался свинцом. После долгого утомительного пути Уэстон оставил его на обочине дороги по соседству с другими чемоданами, узлами и пишущими машинками, брошенными беженцами. На миг ему показалось, что он освободился от добрых полцентнера свинца, оклеенного рекламными ярлыками отелей всех столиц мира. Теперь весь его багаж состоял из зубной щетки.

Вдали из-за деревьев выглядывал каменный домик. Там начинался Гильвинек. У пристани, вдававшейся в море полукругом, стояло несколько моторных катеров водоизмещением не больше тридцати тонн каждый. Уэстон начал прикидывать. Взглянув на тихую гладь моря, убегавшую к берегам Англии, он решил, что даже при самом медленном ходе катер за двадцать часов доберется до Фолмута.

Рубашка Уэстона взмокла от пота, по его лицу, обросшему щетиной, пот катился градом. Позади Уэстона на песчаном холме рос жесткий кустарник, отбрасывавший узкую полоску тени. Англичанин растянулся в тени и смежил веки. Над ним было голубое, как шелк, небо. Матильда принесла ему кувшин воды из родника возле их сторожки в лесу. На ней было серебристое вечернее платье. «Вот почему вода такая прохладная», — сказал Уэстон и опять припал к кувшину. Матильда сбросила серебристое платье и вошла в лесное озеро. Уэстон поплыл вслед за серебристым платьем, которое она тянула за собой. Но бурные волны океана все время отбрасывали его назад. Серебристая полоска исчезла.

А потом Матильда и Барбара очутились на побережье Англии, — они были нагие. На заднем плане виднелся Фолмут. Все дома здесь стали церквами. Тысячи крестов над колокольнями четко вырисовывались на фоне серого неба. Матильда взмахнула серебристым платьем, платье превратилось в крест, и Матильда поставила его перед собой. «Этим она хочет сказать, что умрет, если я не доберусь до берега», — подумал Уэстон. Он снова бросился наперерез волнам, грохотавшим словно выстрелы, и проснулся.