Розамунда Пилчер - Собиратели ракушек

— Северный Берикшир, как я понимаю, не самое лучшее место для отдыха. А еще куда-нибудь ты ездил на лето?

Данус рассмеялся:

— Конечно. Моего лучшего друга и школьного товарища зовут Родди Маккрей. У его родителей есть небольшая мыза недалеко от Тонга в Северном Сатерленде. Кроме того, у них есть разрешение на ужение в Навере, и отец Родди приохотил меня ловить рыбу. Когда я подрос, то почти каждое лето проводил у Родди.

— А что такое мыза? — спросила Антония.

— Это каменный фермерский дом из двух комнат. Очень примитивный. В нем нет ни водопровода, ни электричества, ни телефона. Медвежий угол, край света, никакой связи с внешним миром.

Воцарилось молчание. Пенелопа вдруг подумала, что всего второй раз слышит, как Данус рассказывает о себе. Ей стало грустно. Должно быть, очень тяжело потерять горячо любимого брата, да еще в таком юном возрасте. И еще тяжелее ощущать, что ты никогда не сможешь быть таким, как он. Она ожидала, что, разбив лед молчания и начав говорить о себе, Данус расскажет что-нибудь еще. Но ее надежды не оправдались. Он потянулся и поднялся на ноги.

— Отлив кончился, — сказал он Антонии. — Можно идти купаться. Не боишься?

Они ушли, спускаясь с вершины обрыва по крутой, почти отвесной тропе, которая вела вниз к обнажившимся камням. Вода в этой созданной природой купели была как зеркало — неподвижная, сверкающая, ослепительно-синяя. Пенелопа, ожидая, пока они снова появятся в поле зрения, думала об отце. Она вспомнила его шляпу с широкими полями, его мольберт, вино в стакане и сосредоточенный, обращенный в себя взгляд. Больше всего на свете ее огорчало, что она не унаследовала его таланта. Она не стала художницей, не умела даже рисовать, но влияние отца на нее было так велико и она жила рядом с ним так долго, что в конце концов научилась видеть окружающий мир его острым, все подмечающим взглядом художника. Все было в точности так, как и раньше, если не считать извилистой зеленой тропы на верху обрыва, протоптанной любителями пеших прогулок, которая то исчезала, то снова вилась среди буйной молодой зелени куманики, повторяя изгибы побережья. Пенелопа загляделась на море, стараясь представить, как бы на месте отца изобразила его на холсте. Потому что оно хоть и было синим, но в этой его синеве можно было различить тысячу самых разных оттенков. У берега, где дно песчаное, прозрачная вода казалась зеленовато-серой с примесью аквамарина. Поверх камней и водорослей цвет сгущался до индиго. А вдали, у самого горизонта, где ныряла в волнах небольшая рыбацкая шхуна, синела густая берлинская лазурь. Ветра почти не было, но океан жил и дышал, вздымался из темных глубин, нагоняя волны. Солнечный свет пронизывал их насквозь, когда они, приближаясь к линии прибоя, прежде чем разбиться о песок, закручивались, образуя завиток и застыв на мгновение скульптурным изваянием из зеленого стекла. И наконец, все вокруг было залито светом, удивительным, неповторимым сиянием, которое и привело в Корнуолл первых французских художников и стало отправной точкой для творчества импрессионистов. Идеальная композиция. Для оживления картины и ощущения пропорций не хватало только человеческих фигур. И они появились. Они были далеко внизу и на расстоянии казались совсем маленькими. Это Антония и Данус медленно спускались по камням купаться. Пенелопа внимательно наблюдала за ними. Данус нес полотенца. Наконец они добрались до большого плоского камня, нависавшего над водой. Данус прогнулся и нырнул, красиво, почти без всплеска, войдя в воду. Антония прыгнула вслед за ним. Плавая, они рассекали поверхность воды на мириады сверкавших на солнце брызг. Она слышала их громкие голоса и смех. Иные голоса, иные миры. «Нам было хорошо, а хорошее никогда не пропадает», — вспомнился ей голос Ричарда. Данус очень похож на Ричарда.

Пенелопа никогда не купалась с Ричардом, ибо любовь пришла к ним военной зимой, но сейчас, наблюдая за Данусом и Антонией, она физически, кожей ощутила обжигающий холод от прикосновения студеной воды. Вспомнила и ощущение восторга, физического наслаждения так явственно, как будто ее собственное тело по-прежнему оставалось молодым и его не коснулись ни болезнь, ни прожитые годы. Были и другие удовольствия, другие восторги. Нежное касание рук, плеч, губ, тел. Умиротворение после бурной страсти, радость пробуждения от сонного поцелуя и беспричинный смех.

Давным-давно, когда она была совсем крохой, отец показал ей, сколько радости и удовольствия можно извлечь из геометрической окружности и острого карандаша. Она сама научилась рисовать орнаменты, головки цветов, лепестки и изгибы, но самое большое удовольствие получала, описывая окружность на листе чистой белой бумаги. Очень красиво и очень точно. Карандаш двигался по бумаге, оставляя позади себя линию, которая с фатальной неизбежностью и удивительной точностью непременно заканчивалась именно в том месте, где и началась.

Круг был общепринятым символом бесконечности, вечности. Пенелопа вдруг отчетливо поняла, что если ее жизнь представляет собой ту тщательно выписанную карандашную линию, то очень скоро оба ее конца сомкнутся. Я совершила полный круг, сказала она себе и стала размышлять о том, на что ушли все эти годы. Этот вопрос время от времени беспокоил ее, вселяя в душу страх, что все отпущенное ей время пропало даром. Но теперь он уже не казался важным, а если и был на него ответ, то он больше не имел для нее никакого значения.

— Оливия?

— Мамочка! Какой приятный сюрприз.

— Я вдруг вспомнила, что не поздравила тебя с праздником Пасхи. Извини, может быть, еще не поздно. Правда, я не особенно надеялась, что застану тебя дома. Думала, ты все еще отдыхаешь.

— Я приехала только сегодня вечером. Была на острове Уайт.

— А у кого ты была в гостях?

— У Блейкисонов. Ты помнишь Шарлотту? Она когда-то вела раздел кулинарии в нашем журнале, но потом ушла от нас, решив посвятить себя семье.

— Ты хорошо провела праздники?

— Божественно. У них всегда очень весело. Полон дом гостей. И все идет как по маслу без видимых усилий.

— А тот симпатичный американец тоже был с тобой?

— Какой американец? А, Хэнк. Нет, он сейчас в Штатах.

— Мне показалось, он необыкновенно милый человек.

— Да, ты права, он очень мил. Он собирался позвонить, когда снова приедет в Лондон. А теперь лучше расскажи о себе. Как у вас дела?

— У нас все превосходно. Купаемся в роскоши.

— Тебе давно пора пожить в свое удовольствие после стольких мытарств. Я получила от Антонии длинное письмо. Мне показалось, она безумно счастлива.

— Они с Данусом уехали сегодня с самого утра и еще не вернулись. Поехали на южное побережье к его приятелю, у которого овощеводческая ферма. Я жду их с минуты на минуту.