Сергей Лойко - Рейс

— Fucking running out of fucking ammo! Can you fucking speed up the fucking thing, woman?!! [89] — Гребаные патроны кончаются! Ты можешь, твою мать, ехать быстрее, женщина?!! (англ.)

«Господи! — успела подумать она по-русски, прежде чем вновь повернуться к дороге. — Как это все красиво!»

Алехин отвернулся и снова стал стрелять. Последней очередью он то ли попал в «уазик», на котором был установлен пулемет, то ли его водитель на очередной колдобине не справился с управлением, только машину преследователей занесло, и она, перевернувшись несколько раз, скрылась в глубоком кювете в облаке пыли.

Второй джип тут же сбросил скорость и отстал.

У самой границы беглецы осторожно обогнали длинную бронеколонну, которая, неспешно гремя, двигалась в сторону России. Десантники на броне БМП и БТРов, не обращая внимания на выбитые стекла «Патриота» приветливо махали руками рыжей девушке за рулем. Они были в хорошем настроении. Война осталась за спиной.

Границу Джейн и Алехин узнали по обгоревшим будкам и черным от сажи остовам пропускников — ее никто не охранял, как и в первый раз. Сразу по пересечении пограничной черты Алехин выкинул в разбитое окно пулемет и кучу еще теплых стреляных гильз, которые сгреб руками. Джейн остановила машину. Они оба спустились на землю. Не произнеся ни слова, Джейн бросилась Сергею на шею и несколько долгих минут стояла, всем телом прижавшись к нему, не в силах отпустить.

Ваня Краснов сидел на завалинке фельдшерского пункта в селе с необъяснимым названием Репяховатый. Жара стояла страшная. Тяжелые капли, одна за другой, скатывались у него с кривого, поблескивающего влагой носа на небритый подбородок, который Ваня все время вытирал кулаком, выплюнув очередную порцию подсолнуховой шелухи. В селе мастеровитей него семечки никто не лузгал — талант от бога. Он бросал их в рот одну за другой, штук пять или шесть, и только потом приступал к замысловатым выкрутасам зубами и языком. Очищенные семечки пролетали дальше в пищевод, а шелуха аккуратно складировалась в надутой пузырем правой щеке, словно в мешочке у хомяка. По завершении обработки каждой новой порции Краснов смачно выплевывал влажное месиво себе под ноги. На вытоптанной земле под скамейкой уже образовалась горка шелухи, похожая на среднего размера лесной муравейник.

Краснов работал здесь последние десять лет, с тех пор как вернулся из армии, где тоже служил фельдшером, окончив до призыва медучилище и не поступив в ростовский медицинский. Работа не пыльная, на полставки, три раза в неделю, чтобы в каком-то чиновничьем кабинете ленивый и осмотрительный столоначальник с осознанием своей неизмеримой полезности ставил очередную галочку в отчет об охвате населения медицинской помощью. В остальные дни Ваня подрабатывал извозом, когда его винтажная тачка была на ходу. Возил сельских жителей за умеренную плату в Куйбышево или даже в Ростов на своем древнем «Москвиче-407» времен «Книги о вкусной и здоровой пище». И то и другое было единственным наследством, оставшимся от дедушки и передаваемом из поколения в поколение. Дедушка был председателем колхоза, честным и принципиальным коммунистом-ленинцем. Ничего толком не нажил, кроме «Москвича». За долгие годы в третьем поколении Красновых предмет роскоши превратился в музейный экспонат.

Местные жители уважали Ваньку за умелые руки и предпочитали его тихоходный тарантас современным такси, управляемым, как правило, какими-то бешеными цыганами или обкуренными «чебуреками». Все свободное время Ваня возился с автомобилем, который не мог прожить без ремонта и дня. Сине-белый, крашеный-перекрашенный, как забор детсадовского палисадника, «Москвич» стоял рядом, глядя на дорогу грустными фарами-глазами.

Ваня еще вчера понял, что движок накрывается и нужен «капитальный» или замена. Надо было ехать в город, искать у гаражников какой-нибудь хлам, прилаживать его пару месяцев, чтобы продлить агонию еще на месяца два-три до следующей капиталки.

«Честно говоря, задолбала уже эта железяка хý…ва, — подумал Ваня, украдкой взглянув на своего пятидесятилетнего «конька-горбунка». — Правильно мамка говорит. У меня из-за тебя, “москвиченыш”, ни семьи, ни детей…»

Ваня вытащил из кармана халата очередную пригоршню семечек. Он любил сухие, остроносые, серые с белыми прожилками, а не подгоревшие жареные — черненькие и маленькие.

На нем был белый халат, замызганный то ли кровью, то ли марганцовкой, накинутый на голое тело. Костлявая грудь с влажными серыми волосками вылезала из прорези незастегнутого халата, словно Ваня — прямиком из бани и балдеет на солнышке.

Его невеселые мысли мигом улетучились в облаке пыли, когда что-то огромное и рычащее из железа и битого стекла остановилось перед ним на полном ходу, и оттуда выскочил военный с загорелым лицом и кровоподтеком на лбу над правой бровью.

Ваня травмы видел за километр. Мог оказать любую помощь — остановить кровь, измерить давление, вправить вывих, продезинфицировать и перевязать любую рану, сделать любой сложности укол (было бы что и куда колоть), вытащить гвоздь из пятки и даже принять роды, если кому приспичило (что пару раз уже случалось).

Роды принимать в этот раз не пришлось.

— Паренек, слышь, помоги! — крикнул военный, рывком открывая багажник с выбитым стеклом.

Ваня охотно помог. Они перенесли тело в смотровую (другого помещения в пункте и не было). Положили спиной на стол. Нехорошие мысли зародились у Вани, как только он взялся за ноги пациента. Голова пострадавшего свешивалась назад. Посреди груди на зеленой армейской майке расплылось широкое темное пятно. Пока военный вытирал руки о штаны и доставал из нагрудного кармана какие-то бумаги, Ваня натренированными пальцами попробовал прощупать пульс. Которого, как он и предполагал, в наличии не оказалось. Разглядел он теперь и аккуратное пулевое отверстие во лбу.

— Так он, того… преставился уже, — поставил диагноз фельдшер. — Ранения, того… несовместимые.

— Так точно, — подтвердил военный. — Убит при исполнении.

— Ну а я-то чем могу помочь? — развел руками Ваня. — У меня не то что морга, а и морозильника нет. Только холодильник «Саратов». С лекарствами внутри. Они ему уже не помогут.

— Вызывай полицию. И «скорую» из города. Пусть забирают. Вот его документы.

Алехин положил на тумбочку у двери паспорт и другие документы Грымова, которые он нашел в карманах его куртки.

— Не могу я его принять. Не местный он. Вы его привезли — вы и везите в город.

— Не пойдет. Скажешь, сам приехал.

— Ага, приехал. Сам, бля. С дыркой во лбу.