Сергей Лойко - Рейс

В тот момент, когда Сергей Алехин только еще приближался к пику первой, героической, части своей карьеры, ему довелось выйти на след самого страшного серийного убийцы в истории постсоветской России.

В многотомном деле было пятьдесят три трупа. Детей школьного возраста, от десяти до двенадцати лет, — мальчиков и девочек, и молодых женщин, задушенных упаковочной лентой, изнасилованных, как писалось в протоколах, «в извращенной форме» и изуродованных напоследок особым способом, фирменным знаком преступника. У каждой из жертв, пока они еще были живы, маньяк начисто выскабливал левый глаз. Чем-то вроде заточенной стальной ложки, размером с десертную, заключили криминалисты. Все убийства пришлись на последние два года. Маньяк орудовал в двух областях — Московской и Тверской.

Антон был старшим в гигантской и с каждым новым трупом все более разрастающейся следственно-оперативной группе, что вела дело Офтальмолога — так окрестили изувера в их убойном отделе. Которое, в отличие от дела Чикатило, Фишера и других монстров советских времен, так и не было предано огласке. Оно было «на прямом контроле» у президента, и тот лично распорядился «не пугать граждан ужастиками». Мол, их и так «сверх нормы» по телеку. Сергей был в группе вторым после Антона, и для обоих это было в прямом смысле делом чести. Тогда еще это понятие для обоих что-то значило.

Пятьдесят три тела было найдено и опознано. Среди них — шесть молодых женщин. Все с рыжими волосами. Кроме того, за этот период без следа пропало еще сорок шесть детей и подростков. В три раза больше, чем за предыдущие два года. По пропавшим женщинам точной статистики не было. По Москве уже поползли леденящие душу слухи. Слуцкий с Алехиным требовали предать дело огласке, чтобы постараться хотя бы предотвратить новые исчезновения и, как говорил на последнем оперативном совещании сам министр, «бесчеловечные убийства». Но им было сказано твердое «нет».

— Наверху сугубо против, — заявил министр. — Занимайтесь своим делом. Ищите его. Чем быстрее найдете и обезвредите изверга, тем больше спасете подрастающего поколения.

Вышел Сергей на Офтальмолога по упаковочной ленте, использовавшейся как основное орудие убийства. Во всех убийствах маньяк применял один и тот же вид ленты — Scotch® Stretchable Tape . От обычного он отличается тем, что продолжает сжиматься и после того, как им, к примеру, обернуть горло обессиленной жертвы. Если напрячь мышцы шеи, то человек, находящийся в сознании, может сдержать сжатие, а без сознания — нет. Тем более ребенок. Как правило, все жертвы Офтальмолога к этому моменту были без сознания и просто медленно угасли по мере сдавливания горла лентой.

В этом смысле Офтальмолога можно было назвать маньяком-гуманистом, как однажды мрачно пошутил Антон. Сергею было не до шуток. Он вцепился в это дело, как бульдог, и выяснил в конце концов, что лента эта в открытую продажу не поступала. Небольшая партия ее была однажды завезена в Россию вместе с немецким оборудованием, которое применяется на промышленных насосных и очистных станциях. В Европе этот тип скотча используют в основном для особенно крепкой упаковки, но он также хорош для электрической проводки в зоне повышенной влажности — продолжает стягивать контакт, выжимая воду.

— Сережа, мы ищем даже не иголку, а клеща в стоге сена, — однажды в сердцах заявил ему Антон, которому теория с лентой с самого начала показалась пустой тратой времени. — Потому что клещ все время ползает, кровь ищет, и лентой твоей его хер поймаешь. Его кровью ловить надо. На живца.

Несовершеннолетних «живцов» в автобусах и электричках, по задумке Антона, изображали четыре девочки из школы милиции, на которых школьная форма сидела, как на звездах из домашнего порно. Так что на второй день пришлось их переодеть в «гражданку», которая по стилю была не намного скромнее, чем предыдущие наряды. С девушками в транспорте разъезжал целый батальон оперов. Офтальмолог на «живцов» ни разу не клюнул, хотя к девушкам каждый день приставали многие пассажиры, даже вполне трезвые, о чем потом очень быстро и очень искренне сожалели.

Оставшись в одиночестве, никем не понятый со своей лентой, Сергей продолжал лично таскаться двадцать четыре часа в сутки по подмосковным и тверским насосным и очистным. Он уже подумывал плюнуть на это бесперспективное занятие, пока не разговорился с начальником смены очистного комплекса завода по производству азотных удобрений в пригороде Твери. Разговор состоялся в конторском помещении. Мастер ленту узнал и подтвердил, что им поставили четыре рулона вместе с новыми немецкими фильтрами три года назад. Тогда у них было два наладчика оборудования, работающие, в частности, и с этой лентой — Козлов и Сыромятников. Но Козлов месяц назад утонул на рыбалке на реке Медведице, где они, кстати, с Сыромятниковым вместе и были.

— Пошел купаться, здорово поддавши, и утонул, — рассказывал мастер. — Тело так и не нашли. У Сыромятникова теперь сменщик Кургузов. Но тот в больнице лежит с переломом ноги. С дерева упал. С березы. Веники резал.

По словам мастера, наладчики работают посменно: сначала один — два дня по двенадцать часов, затем другой. Потом по два дня отдыхают. Ленту он сам видел у них в слесарке. Ключа от нее, кроме них, больше ни у кого нет.

— Егор сегодня на дежурстве, — закончил мастер. — Можете с ним поговорить. Сейчас я его вызову.

— Не надо, — остановил его Алехин. — Я сам к нему зайду. Где это?

— А вон она, слесарка, — мастер в окно показал на небольшое, стоящее в метрах пятидесяти от конторы, одноэтажное здание из желтого кирпича.

Алехин остановился на полпути, когда почувствовал, как у него потянуло под ложечкой. Так бывало всегда, когда он брал след. Вернувшись в контору, сказал мастеру не поднимать шума и оставаться пока здесь, а сам вызвал группу захвата.

Антон без особого оптимизма в голосе сказал, что приедет лично, и попросил подождать пару часов.

Сергей сел пить чай с мастером, не выпуская из поля зрения дверь слесарки.

Сыромятникову было тридцать четыре года, рассказал мастер. Нелюдимый, неженатый, живет в Твери с матерью. Мало с кем общается. Но заядлый охотник и рыбак.

Ожидание затянулось. Уже вечерело. Антон перезвонил, сказал, что группа торчит в пробке на Ленинградке перед Солнечногорском, попросил еще «малька потерпеть» и ничего без него не предпринимать. Сергей пообещал, но в конце концов не выдержал, снял «Макаров» с предохранителя и прогулочным шагом, руки в карманах, пошел по тропинке, протоптанной среди заросшего травой пустыря, к слесарке.

Когда до желтого здания оставалось метров двадцать — двадцать пять, дверь слесарки, оббитая проржавевшей жестью, отворилась, оттуда вышел высокий худой человек, одетый более чем странно для теплого безоблачного июльского вечера. На нем была темно-коричневая фетровая шляпа, темные очки с широкими, закрывающими треть лица стеклами и длинная тонкая, зеленого маскировочного цвета плащ-накидка от дождя. Человек слегка прихрамывал на левую ногу.