Сергей Лойко - Рейс

— Я не мог, — засипел Сергей, обращаясь сам к себе, — не мог промахнуться…

— Серега, не бери в голову, — Антон обнял воскресшего друга обеими руками. — Ты молодец. Ты попал. Он не всплыл. Труп выловим, если сам не всплывет.

Водолазы искали тело Офтальмолога четыре дня. Не нашли. Течение Волги ближе к ее истокам совсем не такое, как возле Саратова, не говоря уже об Астраханской дельте.

На садовом участке Сыромятникова на пустыре рядом с сараем, больше похожим на собачью конуру, откопали еще двадцать четыре детских тела, доведя общий счет погибших от рук Офтальмолога до семидесяти семи.

В квартире маньяка в убогой «хрущевке» на окраине Твери нашли его выжившую из ума мать, холодильник с заплесневелыми и сгнившими продуктами, а в морозильнике — почерневшие от времени, закаменевшие куски мяса, которое оказалось на поверку бараниной. Ни одной фотографии Сыромятникова, даже детской, дома не обнаружили, как не нашли и ни одного документа с его фотографией. Жильцы дома, даже жившие с Сыромятниковыми в одном подъезде, тоже толком описать его не смогли. Даром, что соседи. Говорили, что ни он, ни мать ни с кем в доме не общались.

Школы, где он когда-то учился, больше не существовало, в ее здании вот уж несколько лет, как располагался колледж имени Картье-Брессона, где учили фотографировать свадьбы, корпоративы и похороны. Нашли, однако, бывшую классную руководительницу Сыромятникова. И она не смогла его вспомнить. Более того, в ее семейном архиве обнаружились фотографии всех ее классов, кроме одного. Того самого, в котором учился будущий маньяк.

В паспортном столе записи о получении паспорта гражданином Сыромятниковым, к удивлению, тоже не нашлось, как будто он его и вовсе не получал. Единственным документом, попавшим в распоряжение оперов, который подтверждал его существование, была копия свидетельства о рождении, обнаруженная в Тверском загсе. И все.

Утонул маньяк или спасся и сбежал — было неясно, но дети с того дня перестали массово исчезать. Ни одного детского тела, искалеченного в фирменном стиле Офтальмолога, найдено более не было. Через год маньяка посчитали погибшим. Дело, правда, не закрыли (по закону такие дела закрывают только по прошествии пяти лет). Но приостановили. Антона и Сергея представили к внеочередным званиям, повысили в должности и удостоили денежных премий (в цену ящика водки на двоих), и хотя действующих сотрудников именным оружием не награждают, однако для обоих по личному распоряжению самого президента сделали исключение. Его дарственная и была выгравирована на стволах: «За боевые заслуги». С подписью Самого. Предавать историю гласности было строжайше запрещено.

Антон с тех пор стал в шутку называть друга Горцем, то есть Бессмертным из знаменитого фильма с Шоном О’Коннери и кем-то еще. Шутка шуткой, но Сергей скоро на самом деле узнал, что он и есть в каком-то смысле Горец.

Через месяц после его чудесного спасения на месте кровоподтека под левой ключицей все еще оставался темный круглый синяк размером с рублевую монету, который стал плотным на ощупь, но безболезненным.

Однажды, совсем по другому поводу — уже с острой болью в пояснице, Алехин навестил своего старого знакомого, мануального терапевта, полковника медицинской службы Сергея Федоровича Глушакова, заведующего отделением рефлексотерапии в военном госпитале имени Мандрыко.

Они были знакомы уже лет пять, с тех самых пор как Сергей раскрыл банду домушников, ограбивших квартиру Глушакова, и помог вернуть хозяину почти все украденное. Глушаков был известен всей Москве как гениальный мануальщик. За один сеанс он мог привести в порядок любую спину или поясницу и, говорят, даже вправлял позвоночные грыжи. Кроме того, он был прекрасным иглоукалывателем и в свое время ездил к дружественным китайцам в Благовещенск на курсы акупунктуры.

Алехин заодно показал Глушакову свой странный синяк. Тот осмотрел его, медленно покачал головой, словно увидел злокачественное образование и осторожно надавил на пятно большим пальцем. Сергей осел и повалился на тахту. Глаза его остекленели, дыхание прекратилось. Пульс исчез. Глушаков совершенно спокойно склонился над ним и медленно и отчетливо произнес, глядя прямо Сергею в лицо:

— Сережа, я знаю, ты видишь и слышишь меня. Слушай внимательно. Попробуй глотнуть. Сделать глотательное движение. Глотай! Один глоток. У тебя получится. Давай, давай. Не ленись. Один глоток.

Обездвиженный и парализованный, Сергей напрягся и со второй или третьей попытки сделал-таки глоток. Сделал и задышал.

Глушаков был немногословен. Угостил его чаем и попросил приехать снова.

Через неделю они повторили опыт с тем же результатом. Потом еще и еще раз. Сергей снова и снова умирал и возвращался к жизни. Между четвертым и пятым сеансом он несколько раз легко, словно робот, самостоятельно отключался и возвращался к жизни уже у себя дома, чем однажды неимоверно напугал вернувшуюся из магазина жену, у которой случилась истерика. Пока она в отчаянии вызывала «скорую», муж «воскрес» сам.

Наконец, в последний его визит Глушаков усадил Алехина в кресло. Принес из кухни армянского коньяку с лимоном и, выпив с Сергеем по рюмочке, нарушив тем самым свой «сухой закон» после трех лет на Афганской войне, торжественно произнес:

— Ты, Сережа, конечно, можешь теперь выступать в цирке, зарабатывать приличные бабки и перестать ловить отбросов общества. Ну, а если серьезно, то передо мной сейчас сидит в добром здравии уникальный, один на сто миллионов, обладатель редчайшей двести девяносто шестой точки акупунктуры — точки жизни и смерти, или по-китайски «шенгси диань», — Глушаков даже написал название иероглифами — 生死 — на бумажке, которую торжественно вручил Алехину, как почетную грамоту.

Они выпили еще. Глушаков долго рассказывал изумленному Сергею про вселенную под названием «человеческое тело» и звезды и галактики в ней. В его случае речь шла о феномене, объяснить природу которого с точки зрения классической медицины невозможно. Состояние не коматозное и даже не пограничное, а скорее какое-то… запредельное. Кислород продолжает поступать в легкие. Человек продолжает находиться в полном сознании и отдавать себе отчет во всем, что происходит вокруг него. Он все слышит и все видит (в основном периферийным зрением — глаза открыты, зрачки не двигаются, не реагируют на свет или движение). С другой, внешней стороны, создается полное ощущение клинической смерти. При первичном осмотре дыхания нет, пульса нет, сердце не бьется. Но если не приходить в себя, то и продвинутые медицинские приборы в дальнейшем не способны фиксировать признаки жизни. Глушаков поведал, что истории известно множество таких ранее необъяснимых случаев. Нечто подобное, из серии трагических чудес, в свое время произошло с Николаем Васильевичем Гоголем, которого похоронили, а когда по какой-то причине вскорости эксгумировали, писатель, по слухам, лежал на боку. То есть очнулся в гробу и умер там уже по-настоящему, не в силах выбраться наружу. Человек приходит в себя или при повторном воздействии на точку, или совершая глотательное движение, единственное физическое действие, на которое он в данный момент способен. Невероятно, но факт. Это не летаргический сон, а нечто другое, чему нет разумного объяснения и что официальная медицина и наука отказываются признавать.