Сергей Лойко - Рейс

— Твою мать! — ударив кулаком по столу, тихо сказал сам себе Белкин. — Почему нас не предупредили?! Кукловоды хреновы!

Уже неделю министр обороны ДНР не получал никакой информации из Москвы — после того как дал интервью о британском самолете, который сбили ополченцы.

Через час президент Пухов появился в прямом эфире и заявил, что Россия проводит военные маневры в Ростовской области, вблизи границы с суверенной Украиной. «Наших войск на Украине нет, — в который раз, как заклинание, повторил президент. — Мы не несем ответственности за действия ополченцев. Мы, наоборот, стараемся делать все возможное, чтобы дипломатическими усилиями потушить разгорающееся пламя гражданской войны на востоке Украины».

Всю ночь не смыкавший глаз в ожидании вестей с фронта Белкин впал в бешенство. Еще через час он совершил неожиданный и почти безумный шаг: сам пригласил журналистов CNN и BBC и сказал, что Россия «сливает Донбасс», а президент Пухов «пляшет под американскую дудку».

— Зачем мы вообще здесь воюем, держим оборону, самолеты сбиваем? — заявил Белкин в конце интервью.

Через несколько минут эта фраза звучала уже во всех теле- и радиорепортажах, перепечатывалась всеми агентствами и газетами мира.

— Кто-нибудь может, в конце концов, закрыть пасть этому мудаку, а еще лучше зашить ему рот навсегда?! — воскликнул в сердцах президент Пухов, с раздражением переключив CNN на BBC, где опять был тот же Белкин с тем же самолетом. Вадим Вадимыч выключил телевизор совсем и велел помощнику больше его сегодня не беспокоить.

Пухов вел здоровый образ жизни. Он не курил и не пил. Ни «Джемисон», ни «Роберт Бернс», ни даже «Столичную». Поэтому нервы вне эфирного времени у него были ни к черту.

— Вот ведь сука, мразь, лесбиянка х…ва! — никак не мог после разговора с госпожой Шогрен успокоиться российский президент. — Ну откуда у них эта запись? Кто это мог сделать? Конечно, мы скажем — фальшивка. Будем все отрицать. Но осадок-то останется.

В кабинете, после того как помощник вышел зашивать навсегда рот Белкину, не осталось никого, кроме президента, но при всем своем раздражении он не повышал голос.

— Все, абсолютно все, к чему ни прикоснись, имеет глаза и уши, — бормотал он. — Нет, они не посмеют это опубликовать. Не посмеют. Это же не в их интересах. Они не могут позволить себе потерять Россию навсегда. Как надежного партнера…

Пухов улыбнулся, выпил стакан теплого «Боржоми», расслабился и решил переключиться на другие дела, чтобы больше не думать об унижении, которое испытал во время телефонного разговора с коллегой. Он нажал на столе клавишу интеркома из слоновой кости, как на приборной панели незабываемого «Газ-21» и… попросил принести ему досье Симонова Е. Т.

Белкин вышел на улицу, по дороге к машине дал три коротких и злобных интервью российским журналистам, сел в «Тигр» и приказал водителю, седоватому прапорщику Емелину, ехать назад в штаб, то бишь в поместье ККК.

На кругу, на пересечении Югославской улицы и улицы Олимпиева, возле заправки «Торнадо» «Тигр» Белкина взлетел на воздух. Взрыв радиоуправляемого фугаса, заложенного в канализационный люк по маршруту следования, был такой силы, что многотонная машина перевернулась в воздухе два раза, прежде чем приземлиться возле образовавшейся гигантской, словно от падения метеорита, воронки. Когда потрясенный Белкин вылез с белым как мел лицом из покореженной бронированной двери и сделал два неуверенных шага в сторону, пуля калибра 7,62 мм, пущенная с крыши соседней пятиэтажки, угодила ему между глаз. Снайпер с позывным «Желудь» был точен. Как в феврале на Майдане.

По дороге Алехин с Липой беспрепятственно проехали три блокпоста: два — ополченцев, и один — российских десантников. Ополченцы загорали на травке. Десантники, голые по пояс, играли в волейбол. Откуда-то совсем издалека раздавались частые разрывы. «Как в Чечне, — подумал Алехин. — На “Град” или “Ураган” похоже».

Война приближалась. Надо было торопиться.

— Вот смотри, смотри, Юра! — крикнула вдруг Липа, показывая рукой на проезжавший встречный старинный микроавтобус-«рафик». — Пидарас поехал!

— С чего ты взяла? — отвлеченно спросил Алехин. — Они разве на Донбассе водятся?

— Это он, Тихоненко, гандон штопанный, маму сбил! Она с тех пор почти не ходит.

Липа в деталях поведала Сергею, как двадцать лет назад водитель маршрутки, курсирующей и по сей день между Торезом и Донецком, на пешеходном переходе сбил маму. Этот Тихоненко оказался к тому же еще и нетрезвым. Завели дело. Ждали суда. У Тихоненко была жена и двое детей. Водила был бедным, и денег откупиться от иска у него не было. С работы его тут же выгнали. И вот, когда мама вернулась из больницы, он принялся каждый день приходить к ним домой.

— Придет, сядет перед дверью на коврик — и сидит, как собака, — рассказывала Липа. — Уж все соседи привыкли. Лифта в доме нет. Пятиэтажка. Так те, которые на верхних этажах живут, чуть ли не перепрыгивали через него. А мы-то на втором. Сидит так и молчит. Я из школы иду, а он перед дверью. И молчит, как немой. Принес бы денег или в магазин сходил, на рынок съездил. А он сидит и сидит, как памятник на острове… этом, как его… ну, Масленицы, что ли… ну, по телевизору…

— Пасхи?

— Да, точно, Пасхи. Попутала я, — рассмеялась Липа. — Масленица — это с блинами. Мама уже стала на костылях ходить, а он все сидит и сидит. Каждый Божий день. Часами. Маме жалко его стало. Она его то борщом угостит, то чайком. А в праздник так еще и рюмочку нальет. В общем, до суда не дошло. Мама разжалилась. Забрáла заявление.

— А почему пидарас-то? — спросил Алехин. Он не любил, когда свидетели путаются в показаниях.

— Так я об этом как раз. Когда мама уже стала ездить в город, она, как все, на маршрутке ездила, — продолжила Липа. — А Тихоненко на работу вернули. Прикинь. На ту же маршрутку. Так вот он потом все время с мамы деньги за проезд брал. И с меня брал, козлина. Я в школу, когда не успевала пешком, так две остановки на его проклятой маршрутке ехала. И недавно к маме ехала на нем, так взял двадцать гривен, не постеснялся. Рубли брать не стал, патриот хренов.

— Да, действительно, пидарас, — согласился Алехин.

Подъехали к маминой пятиэтажке. Сергей сказал, что постоит внизу. Когда надо будет, за вещами поднимется.

— Ты мне в окошко покричи, — сказал он. — Квартира какая?

— Двухкомнатная. Санузел зато раздельный.

— Да нет. Я спрашиваю, номер какой?

— Тридцатая, — засмеялась Липа. — Опять я туплю. Завóшкалась совсем.

С этими словами Липа скрылась в доме.

Как только Алехин остался один, опять накатило. Совсем явственно прозвучал голос Лены — точно, ее голос. Словно просит о чем-то. Он даже обернулся. Слов не разобрал, хотя… нет, разобрал — понял, о чем просит, и — сразу забыл. Как отрезало.