Тара Вестовер - Ученица. Предать, чтобы обрести себя

Когда Люк научился каракулями писать свое имя и читать короткие, простые предложения, мама перешла к математике. Я научилась математике, пока мыла посуду после завтрака и слушала мамины объяснения: что такое дроби, как пользоваться отрицательными числами. Люку учеба не давалась. Через год мама сдалась. Она перестала говорить, что мы получим лучшее образование, чем другие дети, и начала вторить отцу. Как-то утром она сказала мне:

– Важно только научиться читать. Все остальное – это всего лишь промывание мозгов.

Отец стал забирать мальчишек раньше и раньше. Когда мне было восемь, а Тайлеру шестнадцать, уроки окончательно прекратились.

Конечно, мама не полностью поддалась отцовской философии. Порой ее охватывал прежний энтузиазм. В такие дни, когда вся семья собиралась за завтраком, мама объявляла, что сегодня мы будем учиться . В подвале у нее был шкаф с книгами о лекарственных травах. Там же было несколько старых книг в мягких обложках. Все мы учились по одному учебнику математики. А книгу об американской истории не читал никто, кроме Ричарда. Была у мамы и книга по физике, наверное, для маленьких детей, потому что в ней было полно блестящих картинок.

Обычно на сбор всех книг уходило полчаса. Потом мы делили их между собой и расходились по разным комнатам «учиться». Не представляю, чем занимались мои братья с сестрой в это время. Я же раскрывала книжку по математике и десять минут переворачивала страницы, тщательно разглаживая их пальцами. Дойдя до пятидесятой, я сообщала маме, что сделала пятьдесят страниц.

– Поразительно! – восклицала она. – Вот видишь, в публичной школе ты никогда бы не смогла учиться в таком темпе. Такое возможно только дома, где можно по-настоящему сосредоточиться, ни на что не отвлекаясь.

Мама никогда не читала лекций и не проводила экзаменов. Мы никогда не писали сочинений. В подвале у нас был компьютер с программой Mavis Beacon, с ее помощью можно было научиться печатать.

Когда маме нужно было развозить травы, а мы уже заканчивали свою работу, она брала нас в библиотеку Карнеги в центре города. На первом этаже была комната с детскими книжками, и мы их читали. Ричард даже брал книги с верхних этажей, книги для взрослых об истории и науке.

Учеба в нашей семье была делом самостоятельным. Можно было учиться всему, чему сможешь, после завершения работы. Кто-то из нас был более дисциплинированным, кто-то менее. Я была самой недисциплинированной, поэтому к десяти годам систематически изучала только азбуку Морзе – на этом настаивал отец.

– Если линии перережут, мы окажемся единственными людьми в долине, кто сможет общаться, – говорил он.

Я всегда думала, с кем же мы будем общаться, если окажемся единственными, кто владеет этой азбукой.

Старшие мальчики – Тони, Шон и Тайлер – росли в другое время. Порой мне казалось, что их воспитывали совершенно другие родители. Их отец никогда не слышал об Уиверах, никогда не говорил об иллюминатах. Он возил троих сыновей в школу. И хотя через несколько лет он их оттуда забрал, поклявшись учить дома, когда Тони захотел вернуться в школу, отец ему разрешил. Тони почти окончил школу, но он много пропускал из-за работы на свалке, и сдать выпускные экзамены ему не удалось.

Тайлер был третьим сыном. Он почти не помнил школы и был рад учиться дома – до тринадцати лет. А потом, возможно потому, что мама все свое время посвящала Люку, Тайлер попросил отца разрешить ему поступить в восьмой класс.

Тайлер учился целый год, с осени 1991 года до весны 1992 года. Он изучил алгебру, что было для него так же естественно, как дышать. А в августе случилась осада Уиверов. Не знаю, удалось ли бы Тайлеру вернуться в школу на следующий год, но знаю точно: после осады Уиверов отец не позволил бы никому из своих детей переступить порог публичной школы. И все же математика зачаровала Тайлера. На карманные деньги он купил себе учебник тригонометрии и стал учиться самостоятельно. Потом он хотел изучить дифференциальное исчисление, но не смог найти денег на книжку. Он пошел в школу и попросил учебник у учителя математики. Тот рассмеялся ему в лицо:

– Ты не сможешь этого выучить. Это невозможно.

– Дайте мне учебник, – ответил Тайлер. – Думаю, я смогу.

Он вышел из школы с учебником под мышкой.

Труднее всего было найти время для учебы. Каждое утро в семь часов отец собирал сыновей, делил их на команды и давал задание на день. Обычно отсутствие Тайлера он замечал примерно через час. Он врывался в дом и мчался в комнату Тайлера, где тот сидел над книжками.

– Какого черта ты тут делаешь? – орал он, и комья грязи с его ботинок летели на безупречно чистый ковер в комнате сына. – Люк грузит балки в одиночку, выполняет работу за двоих. А ты тут просто сидишь?!

Если отец ловил меня за чтением вместо работы, я все бросала и принималась за дело. Но Тайлер был непоколебим.

– Па, – говорил он, – я п-п-поработаю после об-б-беда. А утром м-м-мне н-н-нужно уч-ч-читься.

Чаще всего они спорили несколько минут, потом Тайлер откладывал карандаш, плечи его опускались, он натягивал ботинки и рабочие рукавицы. Но бывало и по-другому – и это меня всегда удивляло. В такие дни отец выскакивал из дома один.

Я не верила, что Тайлер действительно поступит в колледж, бросит нашу гору и примкнет к иллюминатам. Отец все лето пытался привести Тайлера в чувство – он делал это каждый раз, когда все собирались за обедом. Мальчишки носились по кухне, накладывали себе второе, наливали компот, а отец устало растягивался на жестком линолеуме – ему нужно было полежать, но он был слишком грязным, чтобы ложиться на мамин диван. С пола он начинал свою лекцию об иллюминатах.

Один такой обед навсегда врезался в мою память. Тайлер накладывал в тарелку такос, приготовленные мамой. Он положил себе три такос – очень аккуратно, в рядок, – потом взял салат и помидоры. Он тщательно отмерил нужное количество и аккуратно полил все сливочным соусом. Отец продолжал вещать с пола. Когда он приблизился к концу своей лекции и сделал вдох, чтобы начать сначала, Тайлер загрузил все три безупречные такос в мамин блендер, которым она пользовалась при приготовлении лекарств, и включил его. Кухня наполнилась жутким ревом, ни говорить, ни слушать было невозможно. Рев прекратился, отец заговорил снова. Тайлер перелил оранжевую жидкость в стакан и начал пить, осторожно и аккуратно, потому что его передние зубы все еще шатались. Он очень старался сделать так, чтобы жидкость не выливалась изо рта. Многие воспоминания связаны у меня с этим периодом нашей жизни, но главным остается это: отец вещает с пола, а Тайлер пьет свои такос.

Весна закончилась, началось лето. Отцовская решимость перешла в отрицание – он вел себя так, словно спор закончен и он одержал победу. Он перестал говорить об отъезде Тайлера и отказывался нанимать помощника вместо него.