Каталин Флореску - Человек, который приносит счастье

Но бывали и хорошие дни, когда она чувствовала себя почти как раньше, порхала между клиентами, выполняя свою работу, а по вечерам прогуливалась с Аурой до маяка, болтая о Петру и Нью-Йорке. Вскоре в дельту должны были вернуться перепелки, кружить в сумерках вокруг маяка. Многим из них суждено погибнуть, и все же на будущий год птицы прилетят снова.

В марте на руках и шее у матери появились первые буровато-фиолетовые пятна. Она прятала их, как только могла. Все реже она могла выдержать целый рабочий день, не выронив швабру или бритву. Ахилл все еще платил ей полную ставку и требовал, чтобы она обратилась к врачу, но она все время откладывала. Хозяева дома тоже заподозрили неладное и разрешали ей заходить в ее комнату только прямо с веранды, запретив входить в дом.

Лишь через какое-то время ей пришлось признать, что она все-таки нуждается в помощи. На каждое письмо от Петру она добросовестно отвечала, хоть это и давалось ей все труднее. Она рассказала ему о своей матери и о Ване, но в ее жизни было немного такого, о чем ему стоило знать. И чего он — тоже дитя дельты — не знал и без нее.

Так что мама писала ему о том, как она представляет их общий дом, какую мебель хочет, как они будут проводить досуг. И конечно, никогда не забывала упомянуть, на сколько килограммов она поправилась за время с прошлого письма, а также что регулярно и от всего сердца молится за него и за них обоих. Какие чудесные блюда она будет ему готовить. Она была уверена, что у него там, в загадочном Куинсе, просто слюнки текут. При этом она поддерживала больную правую руку левой.

В тот день, когда мама в конце концов обратилась в больницу, она еще не знала, что лишь несколько минут отделяют ее от второй жизни. От жизни столь необычной и болезненной, что это трудно себе представить.

Маму проводили в скудно обставленный смотровой кабинет на первом этаже больницы, там она дождалась неприветливого, сутулого человека, которого знала вся Сулина, потому что он был единственным на всю округу, помимо портового доктора, кого вообще можно было назвать врачом. Раньше в городе было еще два-три медика, но те давно уехали. Так сказать, конкурентов у этого врача не было. Он знал это и даже не пытался любить людей, которых лечил.

Он помогал рождаться детям горожан и выдавал морфий тем, кого мучили боли. В его практике были и мертворожденные, и несколько самоубийц. Утопленники и застреленные. Искалеченные жертвы производственных травм. Больные, чье тело насквозь сожрал рак. Но, слушая, как мама описывает ему симптомы, он становился все серьезнее. Когда она показала ему пятна на руках и плечах, он вскочил и подошел к ней, но остановился на безопасном расстоянии.

Врач положил на письменный стол иглу и велел матери взять ее и провести по руке. Он расспросил ее о пальцах на руках, скрюченных и жестких, как когти. Затем ей пришлось подойти к окну, чтобы врач мог как следует рассмотреть пятна на ее коже. «Стойте здесь, но ничего не трогайте!» — приказал он и вышел. Вскоре из коридора послышались взволнованные приглушенные голоса.

Мать слышала, как врач тихо — однако недостаточно — объявил персоналу о своем подозрении: morbus Hansen . Кого-то послали за жандармами на случай, если она будет сопротивляться. Кто-то сказал, что ее надо изолировать, пока не будет однозначного диагноза.

— Что со мной не так? — испуганно спросила она, когда врач вернулся в смотровую и задумчиво сел за стол. — Что такое «морбус хансен»?

— Сохраняйте спокойствие. Еще нет никакой определенности, нам нужно сделать несколько анализов, — хладнокровно ответил врач.

Она сделала шаг в его сторону.

— Не приближайтесь!

— Что такое «морбус хансен»? Скажите мне! Мне надо знать.

— Это лепра. Здесь, в Сулине, уже много лет не было ни одного случая. Но в глубине дельты эта зараза появляется снова и снова. Всех зараженных отвозят в изолятор под Тулчей. Если мой диагноз подтвердится, вам придется провести остаток жизни там.

Она пошатнулась.

— Но ведь через две недели приезжает Петру, чтобы забрать меня в Америку. Мне нужно быть здесь для него.

— Если у вас действительно лепра, то вы больше ни с кем не сможете встретиться. Мне очень жаль.

— Вам очень жаль? Мне в Америку надо, господин доктор. Петру приедет со мной познакомиться. Мы понравимся друг другу, я уверена. Мы уже многое знаем друг о друге. Господин доктор, мне нужно уехать. Я не останусь здесь на всю жизнь. Дайте мне лекарства, я буду принимать все, что вы скажете.

— Боюсь, с Америкой ничего не получится. Надо взять у вас кровь и еще немного подождать. Но симптомы налицо. Вы даже не сможете остаться в Сулине. Изолятор — единственное место в мире, где вас примут. — Врач откашлялся. — Может быть, вы знаете, как вы заразились? Нам нужно найти этого человека. У кого-нибудь были похожие симптомы?

Мама вытаращила глаза. Она не могла ответить, она силилась осознать свое положение. Врач несколько минут уговаривал ее, но в конце концов его терпение кончилось.

— Если вы не хотите рассказать мне, вам придется рассказать жандармам.

Она оглянулась, увидела открытое окно и в один прыжок оказалась возле него.

— Не делайте этого! Стойте здесь!

— И как же вы мне помешаете?

Следующие два месяца мать жила на длинной — в несколько километров — песчаной косе, образовавшейся в месте слияния Дуная с Черным морем. На косе стояла деревня, и, если приближались люди, мать уходила в глубь рощи, где росли дубы и ясени. Когда же никого поблизости не было, она срезала по берегам протоки длинные черешки белых кувшинок и собирала их. Вернувшись в лес, она ела плоды, которые в дельте называли «водяными фигами». Прячась в высокой прибрежной траве, она ловила макрель и сельдей.

Раньше она никогда не бывала в этой части дельты, и деревья, увитые лианами, были ей чужими. Однажды она проснулась ночью и испугалась, потому что полые, трухлявые ивы фосфоресцировали зеленоватым светом. Они росли на краю косы, где берег часто затапливало. Корни этих деревьев, толщиной с человека, образовывали на земле причудливый узор.

Как-то раз она набрела на высокие дюны, но вскоре ландшафт снова сменился подобием степи. Там паслись дикие лошади, они издали учуяли Елену и забеспокоились. Темный жеребец подошел к ней метров на двадцать — тридцать и постучал копытом по земле, предостерегая.

Однажды весь табун пришел в движение и поскакал галопом прямо на нее, так что она не могла тронуться с места. Мама закрыла глаза и стала молиться, как умела: «Отче наш, сделай так, чтобы все произошло быстро и я не мучилась!» Открыв глаза, она увидела, что табун разделился перед ней и проскакал мимо.

На широкой пустынной равнине, где росли по большей части лишь песчаная овсяница и хвойник, паслась тощая скотина деревенских жителей. Когда маму мучил голод, она решалась вечером выйти из своего укрытия, ложилась под корову и жадно пила жиденькое молоко. Или осторожно пробиралась в деревню. Там жили в основном липоване, и голубые домики стояли торцом к улице. Дворы заросли виноградом, а на задах обычно были огороды.