Михаил Белозёров - На высоте птичьего полёта

— Так вышло… — простецки опустил глаза Ефрем Набатников, и выдохнув воздух через усы, как морж. Они у него были настоящие, русские, мужицкие, подстриженные вдоль рта, а не опущенные вниз, как у гуцулов, а — щёточкой. — Я не ожидал, — рассказал он коротко, — как все, дежурил на блокпостах, а потом Стрелков, видно, приметил… — дальше он вообще, перешёл на невнятные шёпот и хотел казаться скромным и незаметным, но я-то знал, что он претенциозен и далеко пойдёт, если повезёт или если вовремя не остановят. Но мне это даже импонировало.

Ефрем Набатников два раза становился миллионером и два раза разорялся только из-за женщин. Первая его жена разбила битой стекло на его любимом джипе, а самого отправила в больницу, отдубасив спящего сковородой. После реанимации он выбил ей передний зуб, разрезал три её соболиные шубы на тоненькие лоскутки, продал аптечный бизнес в Москве, чтобы ни с кем не делиться, и сбежал в Донецк, где до самого начала войны развозил колбасу на «шестисотом», а потом вдруг разбогател. Он был настолько везучий, что однажды выиграл в лотерею два раза за день. Я думаю, что если покопаться в его грязном бельё, то кое-что можно было найти эдакое, но не стал этим заниматься из принципа — плевать. Герой, он и есть герой.

— Ну и хорошо, — приободрил я его, чтобы он больше не оправдывался. — А чего он так? — на правах старого знакомого спросил я.

Ефрем Набатников оживился.

— А сам как думаешь? — Таким незатейливым способом прикрыв спину шефа.

— Понятия не имею, — ответил я безразличным голосом, потому что только начал догадываться о том, что здесь, действительно, происходит.

— Помощи ждём… — сказал Ефрем Набатников, как человек, который мало врёт, и который страшно хочет, чтобы ему поверили.

— А-а-а… — среагировал я, сопоставляя услышанное и уведенное, и злых людей во дворе администрации, и нервничающего Стрелкова. — Наши придут?

Я-то думал, что у них всё на мази: и регулярные части, и танки, и всё такое прочее, вплоть до авиации, об этом, естественно, писать нельзя, а у них ничего, хоть шаром покати. Прав Борис Сапожков, прав. Здесь только всё начинается и держится на добровольцах, на тех, кто, такой злой и нервный, охраняет Стрелкова.

— Придут, — твердо сказал Ефрем Набатников. — Иначе…

Я понял, что это заклятие. И то правда, совсем по-другому прислушался я к зловещим раскатам грома, должны прийти, иначе всё теряет всякий смысл, даже моя поездка. И я понял, почему Стрелков нервничал.

— Иначе дело дрянь, — досказал за него я.

— Об этом никто не говорит вслух, — оглянулся по сторонам Ефрем Набатников, словно нас подслушивали.

Несомненно, он доверял мне, потому что знал давно и потому что водки мы с ним выпили немерено.

— Хорошо, — пообещал я, — опишу только положительные моменты.

Второй раз он поднялся на торговле игрушками, но и разорился, я полагаю, тоже из-за женщины.

— Я бы сказал, — поморщился Ефрем Набатников, — да, материал надо придержать.

— Можно и так, — согласился я, подумав, что Борис Сапожков меня не поймёт, зато укрофашисты обрадуются.

А ещё я подумал, что по-видимому люди здесь из-за новизны ситуации сами ещё не понимают, что можно, а что нельзя и что, в принципе, потом может оказаться для них компроматом.

— Обо мне можешь писать, — скромно сказал Ефрем Набатников. — Я не боюсь, а у других надо спрашивать разрешение.

— Ладно, — кивнул я, изображая слоновью покорность.

Мы вышли из здания районной администрации. Перед видавшем виды «фольксвагене», опираясь на пулемёт, в позе Геракла стоял человек, страшно похожий на молодого лысого Дженсона из «Ментовских войн», и не было монументальней физиономии на всём западном фронте. Я едва запанибратски не полез обниматься, но вовремя осёкся, сообразив, что это не тот Джексон, а страшно на него похожий человек. А может, это и есть Джексон? — ужаснулся я. Уже и актёры сюда подались за ощущениями. А ведь он убивал, догадался я, глядя на его жёсткое лицо, голыми руками и не очень честно. Как будто само убийство может быть честным. Но тем не менее, человек производил впечатление бывалого и опытного. А ещё он был обвешан оружием, как елочная игрушка: пулемёт, автомат, рожки — на животе, гранаты в нагрудных карманах, огромный штык слева, так, где сердце. Я решил его сфотографировать, но в последний момент передумал, усомнившись в его положительной реакции.

— Познакомься, — сказал Ефрем Набатников, — это Радий Каранда, позывной Чапай.

— Очень приятно, — я пожал протянутую руку.

Радий Каранда почти незаметно поморщился, он не ожидал от меня сугубо гражданского поведения и тем самым возвёл между нами непреодолимую стену презрения ко всему гражданскому, которому не место на войне. Это потом он признал за мной право на индивидуальность, а вначале — относился свысока.

— Мой знакомый журналист из Донецка, — пояснил Ефрем Набатников.

Рука у Радия Каранды оказалась жёсткой, как подмётка. Ого, подумал я, спец. Обычно такое рукопожатие бывает у альпинистов, потому что им нужно крепко держаться за верёвку, но, оказывается, и у спецназовцев, потому что им нужно быстро отрывать врагам головы.

— Тебе тоже нужен позывной, — сказал Ефрем Набатников, усаживаясь в машину.

Разумеется, он всё понял, но не собирался смягчить ситуацию, говоря тем самым: «Ты хотел попасть на фронт? Ты попал. Пеняй на себя!»

— Я же временно, — сказал я, — размещаясь я комфортом на заднем сидении.

Радий Каранда сел рядом с Ефремом Набатниковым, повернулся ко мне и попросил жёстким говорком:

— Братишка, положи пулемёт.

Я взял тяжёлый пулемёт с зелёным магазином и пристроил рядом. Приклад упёрся мне в колено.

— А потом тебя по имени и фамилии начнут вычислять, — назидательно сказал Ефрем Набатников.

— Ну и что? — не понял я.

— Смотри сам.

— Ладно, я подумаю, — согласился я. — Может, Росс?..

— А почему, Росс? — удивлённо сунулся ко мне Ефрем Набатников.

— Ну, Россия, — объяснил я нехотя, боясь показаться сентиментальным.

— Росса у нас нет? — спросил Ефрем Набатников у Радия Каранды.

— Нет, кажется… — согласился, Радий Каранда, вставляя ключ зажигания.

Наверное, Радий Каранда догадывался, что похож на артиста Дмитрия Быковского, и копировал его, а может, даже был его двойником, кто знает.

— Ладно, — разрешил Ефрем Набатников. — Будешь Россом! — Поехали! — скомандовал он.

И мы понеслись по узким улочкам Славянска, причём, почему-то исключительно по «встречке» да ещё и с односторонним движением. При этом Радий Каранда во всю сигналил, ручался чёрным матом и ржал, как конь, когда ему удавалось кого-то до икоты напугать.

Как я понял из их разговоров, мы направлялись на какой-то блокпост, чтобы забрать тяжёлый пулемёт, отбитый накануне у укрофашистов, и перебросить его на более опасный участок, где он был нужнее.