Михаил Белозёров - На высоте птичьего полёта

Итак, стараниями Антона Назаровича Уралова уголовное дело замяли, и молодая пара благополучно закончила университет. Потом погиб Гелий Уралов, потом возник шантажист, потом мне отказали в супружестве. И возник вопрос: а зачем я во всё это влез? Я посидел с пустой готовой, посмотрел в ночное окно с высоты тридцать седьмого этажа, и не нашёл ответа.

Кто мог быть шантажистом? Наверняка кто-то из сокурсников Гелия Уралова. Антон Назарович Уралов куда-то же потратил свои деньги, вытаскивая сына из очередного блудняка? Получается, что за пять лет у шантажиста кончились деньги и он снова взялся за старое. А может быть, шантажист узнал о том, что Алла Потёмкина собралась замуж, и решил, что настало его время? Тогда эта грязная история касался и меня, и кровь забурлила во мне, как шампанское без пробки. Ах, вот в чём дело! Появился новый объект для шантажа! А Алла Потёмкина была всего лишь приводом в этом деле, и следующим объектом шантажиста должен быть я, если я всё, конечно, правильно рассчитал.

В этом месте я поплыл, даже несмотря на злость, и, едва добредя до постели, свалился, как убитый. Мне снилась обычная галиматья на пьяную голову. И в ней, в этой галиматье, вовсю присутствовала Алла Потёмкина не в самом лучшем расположении духа. Я проснулся ошалелым: неприятно было думать, что она замешана в эротической истории, хотя у меня было подобное чувство, иначе бы никто не раздувал такой сыр-бор и не занимался бы шантажом, потому что дело это опасное, с непредсказуемым результатом, можно и по голове здорово получить. Но оно, видно, того стоило, раз кто-то решился на такой риск. Предстояло узнать, сколько заплатил Антон Назарович Уралов, а главное — кому?

Алла Потёмкина так и не позвонила, хотя я подспудно ждал её звонка даже во сне, даже в ванной, в которой я отмокал, как банный лист.

Когда я закончил принимать ванную, я уже знал, где надо искать. Через десять минут у меня был список студентов не только группы, в которой учились Гелий Уралов и Алла Потёмкина, но даже имя её лучшей подруги — Ирины Офицеровой, с которой Алла Потёмкина вместе учились в школе, потому что Ирина Офицерова тоже родом была из Североморска. В принципе, я мог узнать обо всё этом даже быстрее — у Жанны Брынской, но не стал её впутывать в своё расследование. Жанна Брынская позвонит Алле Потёмкиной. Алла Потёмкина всё скумекает, и может случиться, если не мировой скандал, то маленькая империалистическая война. Такой расклад меня абсолютно не устраивал. А мировыми войнами на семейном фронте я был уже сыт.

Я перерыве между ванной, чисткой зубов, кофе и позывами к рвоте, я наобум лазаря набрал «кредитные истории неплательщиков» и получил информацию, что, оказывается, Ирина Офицерова уже два года числится должником банка «Хоум-кредит» и по этой причине ей запрещено было выезжать из страны; там был даже её адрес, как я понял, для идентификации её во всех аэропортах, железнодорожных станциях и морских портах страны.

Через полчаса я уже трясся на своём «патриоте» по направлению в Новое Измайлово, где дома росли быстрее, чем грибы после дождя. Очень быстро я почувствовал, что даже несмотря на бушующий во мне адреналин, три бутылки коньяка за раз — это всё же многовато. Не обошлось без эксцессов с желудком и лёгкого мерячения, какие-то мгновения реальности я явно пропускал, однако, к счастью, очень скоро стоял перед новостройкой, которая даже ещё на карте не значилась. Единственное достоинство: здесь не надо было искать место для парковки.

Ирина Офицерова оказалась перезревшей брюнеткой, аппетитных форм, сидевшей в декрете уж не знаю, с каким по счёту ребёнком. Застиранный халат страшно портил её фигуру, но привлекательности от этого Ирина Офицерова не потеряла, а эротичные подмышки и лёгкий плотский запах выдавали в ней чувственную натуру.

Я, как всегда, понадеялся на экспромт и, заглянув за её спину, быстренько прикинулся мастером из РЭУ.

— Вот смотрите, здесь и здесь… — в укоризной показала она мне на тазы и банки под трубами, — обещали ещё вчера!

В тазы и банки нещадно капало; в комнате стоял специфический запах сырой побелки и отклеивающихся обоев.

— Сделаем всё, что можем! — опрометчиво пообещал я и сделал радостное лицо, насколько его можно было сделать в положении человека, которого всё ещё мутило от коньяка.

— Не «всё, что можем», а то, что положено! — нравоучительно заявила Ирина Офицерова и выразительно посмотрела на меня, мол, больше вы, строители-лошары, ни на что не годны! — При этом она инстинктивно стреляла глазками, заигрывая по старой, затасканной привычке красивой женщины.

Глаза у неё были, как у лани, глубокие, карие, но абсолютно без какого-либо осмысленного выражения. Волосы — чёрные, заплетенные в толстую косу. Сейчас такие косы — один сплошной анахронизм. Даже брови были широкие не по моде, а натуральные от природы. Видно, на моду у неё не хватало ни времени, ни денег, ни вдохновения — личная жизнь закончилась на детях и кухне.

— Куда мы денемся! — покорно согласился я и поник, как водится для строителя, головой.

Квартира была новенькой, но, что называется, в чёрновом варианте, то есть без отделки и даже кое-где без внутренних стен. Голый бетонный пол был усыпан мелом и штукатуркой. Собрана была лишь детская, откуда донёсся детский плач, и кухня, где тупо орал телевизор.

— Минуточку… — заволновалась Ирина Офицерова и нырнула в детскую.

Я остался стоять в коридоре.

— Помогите мне! — раздался её капризный голос.

Я вошёл. Внутри стоял неповторимый запах, который примешивался к стойкому запаху Ирины Офицеровой. Потом я увидел, от кого и чего он происходил — от голопузого мальчишки, который, весело глядя на меня, с удовольствием пускал дивные фонтанчики. Меня тут же замутило, коньяк тактично напомнил, что ещё не полностью выветрился из моих жил и имеет право на своё волеизъявление.

— Что, не привыкли? — заметила Ирина Офицерова мой соловый взгляд.

— Отвык, — вспомнил я Варю.

Этот период в моей жизни стёрся напрочь, а если всплывал, то казался выстрелом мортиры в поясницу, поэтому я его старательно скомкал и хранил там, где надо долго-долго копаться. Поэтому из-за контраста ощущений, я понял, что в те годы я был совсем другим, беспечным и наивным, то бишь молодым отцом, верящим в большую любовь, с тех пор я не так смело смотрю вперёд и подозреваю, что будущее — это сладостный мираж, который редко у кого сбывается.

— Там на столе последний, подайте, пожалуйста, а это заберите! — В отместку за ржавые трубы она сунула мне памперс со всем его содержимым. — Ведро на кухне!

Я вымелся из детской, держа памперс на расстоянии вытянутой руке, сунул его в умывальник, едва добежал, чуть ли не вырвал форточку с корнем и наконец глотнул холодного воздуха. Горизонт передо мной сделал два произвольных кульбита и только потом занял положенное ему место. Внизу, в совсем другом мире, ездили машины и ходили люди, они были явно счастливее меня.