Сергей Соболев - Мост Её Величества

— Okay… Выезд на «фруктовый» в половину второго ночи.

Я молча кивнул — эту информацию Татьяна вызнала от Стаси, а ей, видимо, рассказал Марек.

— Знаешь, где останавливается вэн?

На этот раз я не стал демонстрировать свою информированность, поскольку это могло не понравиться моему собеседнику.

— Где?

— На углу этой улицы и Derby Road.

— Понял.

— Ты уже знаком с моим помощником — Jimmy?

— Джимми два дня назад привозил нашу смену к пакгаузу. Это он? — уточнил я.

— Да, он… Работать на «фруктовом» будешь с трех ночи до четверти восьмого утра. Это обычно совпадает с «брэйком». До «овощного» оттуда… — Джито на секунду задумался. — Две мили примерно. Ты может идти пешком, или ждать нашего вэна с утренней сменой на трассе. В любом случае, к восьми утра ты должен быть уже в «овощном».

— Отлично, Джито. Спасибо.

Индус ухмыльнулся.

— You're welcome, Arthur.

Я все еще не обзавелся собственным ключом от входной двери; на мой стук отозвался один из пары молодых поляков, проживающих в руме с эркером.

— Cześć! — сказал я.

Поляк, буркнув что-то под нос, отправился к себе. Я заглянул в гостиную; там горит верхний свет, как и на кухне; однако, в этой части дома, несмотря на иллюминацию, не обнаружилось ни одной живой души.

Поднялся на второй этаж. В дверях комнаты, которую сейчас единолично занимает Татьяна, обнаружилась записка. Я вытащил клочок бумаги, развернул его. Текст записки гласит:

МЫ ПОШЛИ НА ДЕЛО

Некоторое время я стоял у этой запертой двери.

В ушах звенит; веки налиты свинцом.

Сколько мне доводилось ездить на междугородных автобусах, я всё никак не мог себя заставить уснуть — всегда мучился, терпел, бодрствовал всю дорогу. А тут накатило, вырубило так, что проспал в неудобном кресле в корме вэна почти всю дорогу от пакгауза до дома.

Сквозь звон в ушах я расслышал другие звуки. Подошел к двери, за которой находится туалетная комната с единственной на весь дом душевой кабинкой.

Теперь уже отчетливо слышны эти привлекшие мое внимание шумы: шелест водяных струй, томное женское мурлыкание… и сдавленный мужской голос.

У меня потемнело в глазах; в голову ударила кровь.

«Так вот вы каким «делом» занимаетесь!.. Пока я вкалываю, как проклятый, вы… вы… вы тут, значит…»

Я схватился за дверную ручку и рванул, что есть сил, на себя.

Дверная защелка, которую несколько дней назад привинтил Тень, не выдержала нового испытания.

Тесная душевая комната наполнена теплым влажным туманом — атмосфера, как в парной в русской бане. Спиной к входу — на корточках — устроилась женщина. Глянцево блестит обнаженная мокрая спина; ноги разведены для устойчивости, крупные сахарные ягодицы нависают над розовыми пятками. Левой рукой она держится за стенку кабинки, ее правая рука покоится на голом мужском бедре. Голова ритмично движется; в такт этим движениям подрагивают и её пышные ягодицы.

Фемина никак не отреагировала на внезапное появление «третьего лишнего». То ли по причине максимальной концентрации на своем занятии и близости финала самого действа, то ли играла на публику; возможно, попросту не расслышала из-за шума водяных струй щелчка сломанной дверной защелки.

А вот мужчина, чей член она держала во рту… тот оторопело уставился на меня. Я тоже остолбенел — в этом парне я узнал одного из западенцев — Васыля.

Немая сцена продлилась несколько секунд.

Наконец фемина, выпустив кожаную флейту из губ, повернула голову и уставилась на застывшего на пороге душевой комнаты субъекта. Ее глаза испуганно округлились — представляю, что она прочла на моем перекошенном от ярости лице.

Кстати, это была совершенно незнакомая мне дама…

Да, определенно, я вижу ее в первый раз.

— Sorry, — пробормотал я. — Хотел принять душ… Ну, раз занято, приду позже.

Я прикрыл дверь душевой, после чего спустился по лестнице на первый этаж.

«Что это было, Артур?» — спросил я сам себя, но ответа на этот вопрос от моего второго Я так и не получил. Да уж… Недели не прошло со времени устроенного мною сразу по приезду дебоша, как вновь «отличился».

Впрочем, у меня не было душевных сил, чтобы так уж сильно переживать из-за случившегося. Я достал из холщовой сумки — с которой езжу на пакгауз — оба термоса и прозрачную пластиковую коробку для сэндвичей. Прополоскал колбы термосов под краном на кухне, вымыл короб. В кастрюле, прикрытой полотенцем, плов с маленькими кусочками курицы — это Татьяна приготовила на ужин. Плов не вот, чтобы горячий; но я не стал выкладывать на сковородку и подогревать: не было ни желания, ни аппетита.

Включил в гостиной электрический обогреватель. Достал из сумки пару вязаных носков и жилет, повесил их сушиться. Шерстяными носками я был обеспечен Татьяной уже во вторник; она с детства приучена к вязанию, и то, что раньше воспринималось как хобби, теперь вполне пригодилось для практических нужд. Жилетку мне жена связала за два дня. Она не может долго сидеть без дела, и все эти дни, пока не сошла гематома, стучала спицами; упрямо игнорируя мои рекомендации «поберечь руку», вязала с утра до вечера.

Я насыпал в кружку растворимый кофе, залил его кипятком. Лет десять, наверное, не пил такой; здесь, в Англии, я делаю много чего такого, чего не делал ранее, или о чем успел забыть.

Последним предметом, который я извлек из холщовой сумки, был нож с длинным семнадцатидюймовым лезвием — из числа тех тесаков, которыми на пакгаузе разделывают кэббидж. Это моя сегодняшняя добыча, я стащил его из разделочного цеха, пронеся под халатом в раздевалку; ну а там спрятал в сумку, обернув в захваченную с собой газету.

Я устроился в одиночестве за столом в гостиной. Прошло около получаса после моего возвращения в «работный дом»; голова была пустой от мыслей. Я уже допивал невкусный, отдающий цикорием кофе, когда со стороны лестницы послышались голоса.

— Де він?

В дверях показался один из компании западенских парубков. Волосы у Васыля еще не высохли толком после душа, лицо покрыто красными пятнами. Успел одеться; на нем спортивные брюки и короткая куртка, на ногах кроссовки. В правой руке хлопчины зажата дубинка; не резиновая, как у полицейских, а деревянная, явно самодельная, вырезанная из какого-то подручного материала.

— Хтось є тут? — донеслось из вестибюля. — Може, втік?

— Він у вітальні! — не спуская с меня глаз, процедил Васыль. — І він тут один.

Он посторонился, пропуская в гостиную своего земляка — это был Петро.

— Ну що, треба з ним побалакати… як там його звати? — угрюмо произнес Васыль.

— Так ніби його звати Артур, — сказал Петро, доставая из кармана куртки кастет. — Але яка різниця?

Я поднялся из-за стола; взял со столешницы нож.