Святослав Рыбас - Варианты Морозова

Он поднялся на поверхность, переоделся и уехал домой.

Он гордился собой.

…А Зимин поехал к Рымкевичу один, но не был им принят.

Сергей Максимович вернулся в машину больным. Жгло в желудке. По-видимому, обострилась язва. Держась правой рукой за живот, он мрачно сидел рядом с шофером и задумчиво глядел на сияющие закатным огнем окна треста.

Что движет нашей жизнью?

Он только что совершил ошибку.

Карьера? Слава? Деньги? Семейное благополучие? Нет, все это не полно и потому фальшиво.

Он только что просчитался…

Как игрок, имеющий прекрасную позицию и вдруг теряющий после одного торопливого хода свое преимущество, так Зимин упустил шанс из-за самоуверенности.

В самом главном он был прав, в том, что правила игры, события и причины желаний определяли должность и профессия. Именно должность и профессия! Они вбирали в себя суть человеческой натуры, как мишень вбирает в себя стрелу.

Ошибка Зимина была в том, что от общего закона, ежечасно подтверждаемого делами большинства, отступили сразу два столь разных человека. Одним из них он командовал, другому — подчинялся. Но Морозов не пожелал подчиниться. А Рымкевич отверг неписаное правило, гласившее, что управляющий обязан принять начальника шахты.

Казалось, Зимин еще слышал слова Рымкевича:

«Как? Ты один?.. Нет, один ты мне сейчас не нужен!»

И ему было обидно, как может быть обидно лишь тщеславному и завистливому человеку.

Отыграться на Морозове он теперь мог не сразу, а Рымкевич был недосягаем, и надо было думать, чем поправлять положение.

Дома Зимину стало совсем плохо. Он лежал, закрыв глаза. Ему чудились горящие тяжелым огнем окна и холодные глаза Рымкевича, полуприкрытые сухими складчатыми веками.

Жена сидела рядом с ним на краю тахты, покрытой черно-красным клетчатым пледом. Лицо мужа было бледно-желтым. Она смотрела на его запрокинутую голову с высоким покатым лбом, с приподнявшимися над небольшими залысинами потными темно-русыми волосами, с уродливо крупным носом. Сквозь неплотно закрытые веки просвечивали полоски белков. Глазные яблоки пульсировали.

Она была угнетена небывало резким ухудшением, но ее душа оставалась спокойной. Жене было стыдно перед собой за это странное спокойствие. Она пыталась вызвать жалость к мужу, хотела вспомнить его молодым, компанейским, ждущим радости. И не вспомнила. То, что было у нее в прошлом, этого человека уже не касалось.

— Дай еще таблетку! — попросил Зимин и раскрыл глаза.

— Больше нельзя, — сказала Женя. — Подожди, сейчас отпустит.

— «Отпустит»! — раздраженно передразнил он. — Довела меня своими обедами из кулинарии! Сколько раз я просил: мне нужна диета, у меня сумасшедшая работа… Нет, тебе жалко потратить лишний час!

Зимин был несправедлив к ней. Даже сегодня он видел на плите бидон с простоквашей, из которой Женя откинет творог. Каждое утро он завтракает творогом. Она готовила ему паровые котлеты, овсяную кашу, бульоны и овощные соки… Но обеды из кулинарии тоже были у них в доме. В пятницу в конце дня Женя покупала готовые шницели, гуляш или отбивные и готовила обед для себя и для сына. Она составляла крепкие и острые подливы и соусы из томатов, уксуса, красного перца, чеснока и трех-четырех трав. Зимин макал кончик ножа в такой вкусный соус, морщился и принимался за свою пресную еду; его настроение портилось.

Зная его натуру, Женя понимала, что ему хотелось, чтобы никому вокруг не было лучше, чем ему. Она говорила себе: «Он стесняется перед сыном. Ему хочется быть сильным». И не всегда верила этой мысли, хотя крепко держалась ее.

Сейчас Женя промолчала на его нелепое обвинение. Что ж, Сергей болен, а больные в большинстве эгоисты. Их раздражает даже чужое здоровье.

Действительно, Зимину казалось, что Женя недостаточно к нему внимательна.

Он лежал на спине, несколько отвернувшись к стене так, чтобы не касаться жены. Ее молчание раздражало еще сильнее, чем возражения. Он хотел, чтобы она начала с ним спорить. Тогда бы у него появилась возможность упрекнуть ее в жестокости.

— Где Игорь? — спросил он, зная, что сын сегодня занят во Дворце пионеров.

— У него турнир, — сказала она. — Я позову Зайцева?

— Этого… — Зимин не нашел, как обозвать соседа, и запнулся. — Этого коновала?! В прошлый раз он потребовал у меня доски для дачи.

— Ты сам предложил, — напомнила Женя. — Я позову его. — В ее голосе слышалась терпеливая настойчивость. — Только держи себя в руках, а то мне будет неприятно.

— Вот подохну, всем станет приятно! — съязвил он.

— Подожди, я быстро, — Женя встала, озабоченно поглядела на его маленькую фигуру с напряженными руками и, как будто убедившись, что без нее с мужем ничего не произойдет, быстро вышла из комнаты.

— Ох! — вздохнул Зимин.

Щелкнул дверной замок. И удивительно — боль стала притупляться, словно она жгла специально для того, чтобы Женя убедилась, как Зимину тяжело. Но вот ушла — и не стало для кого ее показывать.

«Надо же, как ты распустился! — подумал Зимин. — Дома из-за тебя всем тошно. Игоря нет, Женя нарочно ушла. А всего-то и делов, что меня могут освободить от должности. Ну так что, с кем не бывало? Рымкевича раза три снимали, не умер. Все равно трудоустроят. Нет, это не оправдание».

Он встал, взял с тахты подушку и запихнул ее в бельевой шкаф. «Хватит валяться!»

…Вернувшись, Женя увидела, что муж разговаривает по телефону. Вместо синего тренировочного костюма на Зимине были трикотажная приталенная сорочка бежевого цвета и светло-коричневые легкие брюки.

Его лицо, по-прежнему бледное, было энергично, оживленно.

— Да. Так. Хорошо! — кивал головой Зимин. — Аверьянцев дает! — Он взглянул на Женю и улыбнулся. «Ты одна?» — спросил он глазами. Она развела руками: нет Зайцева. — Сейчас пойдем в кино, — сказал он поверх трубки и сразу ответил собеседнику: — Перегони им порожняк. Никакого резерва! Не надо нам этого резерва. Все перегони! Да, ты правильно понял… Ну ладно. Будь здоров.

Он положил трубку.

— Кажется, идет на лад, — сказал он, повернувшись вместе со стулом. — Если не прихватит какая-нибудь зараза, я план сделаю.

Зимин рывком встал, обнял Женю и поцеловал в щеку.

А она горько улыбнулась. Его оживление было вызвано производственной обстановкой, решила она. Слова о кино и этот быстрый поцелуй родились в случайной игре.

Пусть на шахте что-то переменилось и Сергею стало легче. Наверное, ей тоже должно быть легче, ведь она непрерывно испытывает давление всех этих удач и неудач, управляющих ее мужем? Но Жене легче не стало. Она, не застав Зайцева дома, вернулась в хмуром сосредоточенном состоянии, которое обычно сопутствует всякой нужде. Ей нужно было ухаживать за мужем, а ей хотелось остаться одной. Как ни тягостно одиночество, в нем Женя была свободной от фальши.