Святослав Рыбас - Варианты Морозова

— Хорошо, ты сделаешь план, — сказала она, — но мне уже все равно.

— Как «все равно»? — простодушно воскликнул Зимин. — Я же ради вас с Игорем!..

Он смутился, не решаясь принять ее всерьез. Женя понимала, что ему сейчас уже расхотелось дразнить ее, ибо он оберегал свое приподнятое настроение, как недавно перекладывал на нее тяжесть.

— Нет, Сережа, это мы ради тебя, — сказала она. — Мы подпорки к твоему плану. Я еще не старуха, самое большое, что я могу, это любить тебя и Игоряшку.

Скрываемая от самой себя женская обида вырвалась в ее словах и стала осознанной. Да, она еще любила его! Пусть он жалкий, надломленный, эгоистичный, однобокий, пусть какой угодно, да только он бывал и другим.

Ее рот напрягся, на щеках появились красноватые пятна, и глаза широко раскрылись, чтобы из них не вылились слезы. Женя ужаснулась тому, к чему ее вынесла жизнь.

Еще мгновение назад желавшая освободиться, эта тридцатидевятилетняя самостоятельная женщина растерялась от мысли, что она может остаться без мужа.

Ей казалось, что она готова к разрыву и не идет на него только из-за семейного долга, но в ней говорила неглубокая гордость. Кроме семейного долга, были и другие причины, — во-первых, Женя, рано испытав близость с мужчиной, очень долго страдала тем женским недугом, который у врачей именуется фригидностью, и только Зимин вывел ее из окаменелой безрадостности; во-вторых, она не могла представить себя с кем-либо другим; в-третьих, без него она бы не сумела жить так же удобно, как жила до сих пор, ее зарплаты хватало ровно на столько, чтобы купить импортные сапоги; и, в-четвертых, у Жени не было никакой другой жизненной идеи, за исключением семейной.

Все эти во-первых, во-вторых, в-третьих, наверное, составляли физическую и материальную стороны последней причины. Такова была грубая основа ее супружеской привязанности.

— Ты не любишь меня! — воскликнула Женя и часто заморгала. Слезы полились из глаз; она теперь хотела, чтобы Зимин увидел, как ей больно и как она близка к увяданию.

А вообще Женя презирала подобные бабьи сцены и никогда прежде не прибегала к ним, предпочитая молчание. Плачущие женщины казались ей примитивными самками, способными общаться с мужьями только органами чувств. Однако она заплакала так естественно и хорошо, что все не высказываемое годами вдруг пошло с сердца и оно обновилось.

— Ты не любишь меня! — это был не упрек, не притязание, но вера в то, что эти слова тотчас будут опровергнуты. «Люби меня! Ты любишь меня!» — вот так слышала себя Женя.

Из сильной, красивой и спокойной женщины она превратилась в жалкую, красноносую, напряженную. Нос и губы напухли, лицо подурнело.

— Ну что ты! — Зимин довольно неуверенно похлопал жену по спине. — Ну успокойся. Какой сегодня дикий день… Ну хватит. Я же люблю тебя. Улыбнись…

Жалкий вид жены совершал с ним какое-то странное превращение. Привыкший к ее внешней многократно доказанной независимости, Зимин постепенно утратил ощущение своего превосходства; и в семье стало два лидера. Но вместе с утратой превосходства Зимин лишился еще чего-то, что притягивало его к жене.

— Ты плачешь? — спросил он удивленно. — Не плачь, Женя. — Он перестал хлопать ее по спине и прикоснулся лицом к ее мокрой горячей щеке. — Не плачь, родная. Не надо…

Услышав слово «родная», Женя всхлипнула, слезы полились еще сильнее, и она вспомнила, что много плакала в первый год замужества. Тогда она еще не приросла к Зимину и не могла забыть Василия.

— Помнишь, как мы плакали вначале? — вдруг сказал Зимин.

Если бы он сказал не «мы», а «ты», Жене все равно было бы понятно, какое чувство близости испытывал сейчас муж, думая одинаково с ней. Но он сказал «мы». Это было выше простого общего прошлого. Это было новое прошлое, которого не было в действительности и которое могло родиться из любви.

«Мы плакали…» — повторила про себя Женя и, издав горлом смеющийся стон, обняла мужа.

Они поцеловались страстно, как давно не целовались.

…Через несколько сумасшедших минут Зимин и Женя, уже пережившие мгновения любовного экстаза, ощущали горьковатую умиротворенность. Она настигла их неожиданно, как неопытных любовников, и они молчали.

Зимин был горд собой и благодарен жене, а она медленно остывала и спокойно и нежно прикасалась губами к его влажному лицу.

Им казалось, что они молчат не потому, что им нечего друг другу сказать, а потому, что большего, чем они дали друг другу, уже нельзя дать никакими словами.

— Ой! — притворно ужаснулась Женя. — Сейчас придет Игорь!

Но она даже не собиралась вставать и продолжала ласкать мужа.

Ни Зимин, ни Женя не думали, почему их отношения долго были холодны, почему сегодня они были согреты случайной вспышкой любви и какими они станут в будущем. Им казалось, что отныне начинается новая пора, что им наконец удалось узнать друг друга.

Но в действительности Зимин и Женя, сами того не подозревая, желали только удобства в любви, как желали этого большинство супругов. Была ли это любовь или один ее суррогат, определить трудно. Наверное, все-таки любовь, ибо они стремились именно к тому, что и получилось.

— Меня позвал Рымкевич, а потом выгнал, — сказал Зимин обиженным голосом.

— Родной мой! — ответила Женя. — Я ведь чувствовала, что у тебя неприятности. Днем я читала второму курсу, так не хотелось читать. А перед самой переменой я поглядела в окно и встревожилась за тебя.

Она говорила неправду. Во время лекций ей пришлось вспомнить Любечский съезд, и она не могла думать о муже. Однако ей казалось теперь, что неясный тревожный образ человека, явившийся в тот час, был Зиминым, а не кем-то совсем другим.

— Я кое-как дождалась звонка, — продолжала Женя. — Оказывается, тебе было плохо…

— Какая ты хорошая, — сказал Зимин.

Он рассказывал сегодняшнюю историю, и ему чудилось, что жена может ему помочь.

— Любеч, Любеч, — чуть слышно вздохнула Женя.

— Что? — спросил Зимин.

Она улыбнулась и, завернувшись в простыню, пошла в ванную. Зимин удивленно посмотрел ей вслед. Почему она ничего не стала говорить?

Донесся шелестящий шум воды. «Эх, женщины! — усмехнулся Зимин. — Они думают спинным мозгом, что им до наших дел?»

Когда Женя вернулась, она сказала:

— Сережа, твоя история очень банальна. Я тебе объясню… Пока иди, умывайся.

— Хе-хе-хе! — сказал он.

Женя ему нравилась. Она была в синем купальном халате, едва подпоясанном и не закрывающем продолговатые красивые истоки грудей; ее розоватое чистое лицо отражало какое-то загадочное чувство, словно она собралась колдовать.

Едва Зимин вышел, Женя быстро подошла к письменному столу и окинула его взглядом. Ей нужно было найти записную книжку мужа. Не найдя ее здесь, она взяла со стула бесформенно лежавшие там брюки и вытащила из кармана потрепанную книжку. Женя никогда прежде не опускалась до такого бесстыдства, но сейчас она действовала решительно, не задумываясь о моральной стороне своего поступка.