Эмили Барр - Вся правда и ложь обо мне

Наконец я добредаю до цели, я взмокла, голова гудит, ноги нестерпимо ноют. Захожу в первое же попавшееся кафе, вымученно улыбаюсь, прошу кофе с молоком – может, от молока у меня прибавится сил. Воду пью так медленно, как только могу. Заказываю два сырных шарика, что для меня роскошь, ведь я уже съела несколько с ветчиной. Про избалованную девчонку, которая в отеле наваливала горы еды на свою тарелку, хотя даже голодной не была, я не думаю. Зато вспоминаю, как Ана-Паула дала мне тарелку риса с тушеными бобами на острове Пакета. Может, когда-нибудь я попробую вернуться туда. Буду жить с ней и помогать растить малыша. Даже Бэлла станет хорошо относиться к этому ребенку, ведь Ана-Паула была так добра к нам.

Ребенок. Эта мысль способна сломать меня, я отгоняю ее.

Когда дольше торчать в кафе уже неприлично, иду к прилавку, чтобы расплатиться. Женщина за другим столиком, толстуха средних лет, слишком уж заинтересованно посматривает на меня. Опускаю голову и отворачиваюсь. Да, сама знаю: я выгляжу странно и дико. Как белая и лысая бомжиха. Естественно, все пялятся на меня. За тем же столиком сидит еще одна женщина с длинными спутанными волосами, она тоже некоторое время глядит на меня.

– Вы говорите по-английски? – спрашиваю я у хозяйки кафе. На всякий случай, а что такого?

– Говорить по-английски? – Она кивает и кричит куда-то за спину.

Я жду, что на зов придет еще кто-нибудь из взрослых, а появляется совсем маленькая девочка. У нее блестящие шоколадные глаза-пуговки, она застенчиво прячет лицо.

Женщина указывает на футболку девочки – белую, чистую и отутюженную. На ней красными буквами вокруг логотипа написано «Школа английского в фавеле».

– «Школа английского в фавеле», – читаю я и пытаюсь поймать взгляд девочки. – А ты говоришь по-английски? – обращаюсь я к ней, хотя и понимаю, что нет, ведь ей года три, самое большее – пять. Не знаю точно, я в детях не разбираюсь.

« Школа английского в фавеле ».

– « В небе звездочка сияй », – поет малышка, я смеюсь, пою вместе с ней, и она наконец смотрит мне в глаза и тоже смеется.

– Как тебя зовут? – спрашиваю я и присаживаюсь на корточки, чтобы наши лица были на одном уровне.

Я уже несколько дней ни к кому не подходила так близко – если не считать того типа, который хватал меня за ногу.

– Меня зовут Ана, – отчетливо выговаривает она – просто прелесть, какое же она чудо! У меня аж слезы наворачиваются. Я тоже когда-то была идеальной малышкой. Так мне казалось. Я ведь не знала, что я с самого рождения испорченная и вообще второй сорт.

Я указываю на себя.

– А меня зовут… – Я медлю. Не Элла. И не Лили. Мне нужно новое имя, и оно должно быть самым обычным. Латиноамериканским, чтобы не выделяться. Понятия не имею, каким именем назваться, а потом вдруг понимаю, что пауза слишком затянулась – это понятно даже малышке. И я говорю первое, что приходит в голову.

– Паула, – я произношу это имя так же, как делала Ана-Паула на острове. Девочка кивает. Она Ана, а я – Паула.

– Привет, Паула, – говорит она. – Приятно познакомиться.

– И мне тоже очень приятно.

Протянув руку, малышка гладит меня по голове, и я разрешаю ей. Я беседую по-английски с ребенком, который едва научился ходить. У меня в желудке еда и кофе, поэтому кажется, что весь мир вокруг стал чуть-чуть лучше.

Те, кто говорит, что деньги – еще не все, никогда не пробовали жить без них. Деньги – это в буквальном смысле слова все . Иногда раньше я давала деньги бездомным. Вытаскивала из кармана пятьдесят пенсов и чувствовала себя страшно неловко. Фиона Блэк жертвовала деньги и еду в «продуктовый банк» и говорила, что это лучше, чем давать бездомным в руки мелочь, которая наверняка будет потрачена на спиртное или наркотики.

Само собой, без спиртного и наркотиков таким людям не обойтись. Мне тоже не помешало бы какое-нибудь средство, чтобы вытеснить действительность, пусть даже всего на несколько минут. Если я когда-нибудь исхитрюсь вернуться в свой прежний мир, я буду раздавать деньги всем бездомным, каких только встречу. И кормить их, и давать еду. Буду класть им в горячие напитки побольше сахара и приносить спиртное.

– А где ты учишь английский? – спрашиваю я Ану, и она морщит гладкий лобик – не понимает.

– Английская школа? – снова пробую я и пожимаю плечами.

Оглядываюсь, подыскивая что-нибудь подходящее, чтобы показать жестами. Указываю вверх, на холмы. Потом на дом напротив и поднимаю брови. Надо же как-то объясниться. Только не забыть бы не слишком приближаться к ребенку – я помню, как отвратительно от меня пахнет.

Она хихикает и указывает в сторону холмов. Тонким с непривычки подолгу говорить голоском она объясняет по-португальски, как добраться до школы английского, показывает руками повороты налево и направо, втолковывает подробно словами, которых я не понимаю.

Я поворачиваюсь к ее матери и вскоре получаю примитивную карту, нарисованную огрызком карандаша на бумажной салфетке.

Мне хочется обнять малышку Ану, но я не знаю, прилично ли это, потому просто глажу ее по голове, как она меня. Расплачиваюсь за кофе и сырные шарики, забираю сдачу мелочью и старательно прячу ее в карман. Потом благодарю и хозяйку, и ее дочь, машу рукой, снова благодарю и машу, не обращаю внимания на толстуху, которая так и сидит, вылупившись на меня, и ухожу, стараясь разыскать с помощью карты школу, где учат английскому малышей. По всей видимости, единственный мой навык – мой родной язык.

– Привет?…

Мой собственный голос кажется чужим. В последнее время я мало пользовалась им и отвыкла слушать, как он звучит. А звучит он как голос Фионы Блэк, которая вежливо вызывает продавца из подсобки магазина. Хотя на самом деле я никто и ни на что рассчитывать не вправе.

Стою в конце переулка, на утоптанной до состояния камня земле, и понятия не имею, туда ли я пришла. Из соседней двери сильно пахнет какой-то стряпней. Дальше идти некуда: дом передо мной – последний в этом переулке. Я вижу просто дверь, которая закрыта; я уже постучалась в нее, но никто не отвечает.

Мне кажется, я шла в точности по карте. Добираться сюда пришлось долго, часто возвращаться обратно и поворачивать в другую сторону, угадывать в каракулях хозяйки кафе ориентиры, соображать, где надо свернуть за угол, отшатываться от проносящихся мимо мотоциклов и при этом не забывать делать вид, будто я знаю, что делаю и чего ищу. Вдобавок сегодня ходьба дается мне с трудом.

Я просто не могу дойти наконец, обнаружить, что все закрыто, и сдаться.

– Hola ? – кричу я, гадая, почему сразу до этого не додумалась. Я же в Рио. Здесь мы говорим « Hola ». Или « Oi ».

Я стою в тени, здесь довольно прохладно. Моя одежда стала жесткой от соленой воды, которая оставила на ней белесые разводы.