Флора Олломоуц - Серебряный меридиан

Том вместе с Джеком подошел к Виоле и сказал, что все в порядке.

Втроем они вышли на Ладгейт-Хилл.

— Так вы уже знакомы? — удивился Джек.

— Вот уже месяц и семь дней, — кивнул Том.

— Как?

— Прошу вас, Том, позвольте ему самому догадаться, — сказала Виола. — А ты, Джек, потом поделишься своими версиями. Глядишь, так сочинится новая пьеса.

— Том, как ты все успеваешь? — вздохнул Джек.

— Festina lente [166] Поспешай, не торопясь (лат.) (прим. автора). .

Другого ответа Джек и не ждал.

Уилл встретил их. Над очагом томилось жаркое — сочный йоркширский пудинг. Виола принялась накрывать на стол.

— Капитан, — сказала она. — Я буду рада, если вам придется по вкусу английский обед.

— Я не настолько отвык, как вам показалось. Хотя у итальянской пищи есть свой особый аромат, — сказал Том. — Вкусная, с душой приготовленная еда, уютный дом — едва ли не основа основ жизни на адриатических берегах. Добавьте сюда общение с приятной компанией, и жизнь обретет иные краски. Всего-то и нужно — усвоить простую истину.

— Поделитесь с нами этой истиной, — попросила Виола.

— С радостью: наслаждайся путешествием, не думай о плохом и в пути раздели свой хлеб с другими — тогда и сам не будешь лишен удовольствии.

— Да. Это так, — согласилась она.

— Прошу всех к столу, — скомандовал Уильям. — Том, сегодня мы не дадим тебе отдохнуть, скорее наоборот — утомим расспросами о новостях благословенных краев.

Виола не помнила, когда смеялась так, как вечером этого дня. У нее не было сил разогнуться. Джек, музыкант Том Морли, Огастин Филипс, Джон Хеминг и Генри Кондел, также приглашенные Уильямом, только и делали, что утирали слезы. Том Хартли рассказывал им истории, свидетелем которых ему приходилось быть, подражая манерам изъясняться тех, кто произвел на него сильное впечатление.

— …Так вот, этот полицейский пристав никак не мог запомнить и правильно произнести слова, что ему полагались по должности. Он говорил примерно так: «Если принца ночью встретишь, можешь ли ты его задержать? Всякий, кто знает судебные усыновления, скажет тебе: можешь, но только с согласия его высочества. Потому что стража никого не должна оскорблять. Наша стража действительно задержала две обозрительные личности, и мы хотели бы их нынче утром допросить в присутствии вашей милости. Теперь вся диссамблеяв сборе. Эй, табурет и подушку для писца, мы должны провести экзаменацию. Ах, мерзавец! Ты будешь за это осужден на вечное искупление. Я реформирую всех о том, какие оскорбления ты, проходимец, мне нанес. Хоть это и не занесено в протокол белым по черному, что этот истец и обидчик назвал меня ослом, вы, господа, будьте любезны и не забудьте подтвердить в надлежащее время и в надлежащем месте, что я — осел. Имею честь уволить себя от вашего присутствия [167] Шекспир У. Много шума из ничего (пер. Т. Щепкиной-Куперник). .

— Том, прекрати!

— Фу-у ты… Том, не туда ты пошел, ей-богу!.. Тебе бы в театр!

— Благодарю, господа, мне с моей жизнью театра, как видите, хватает.

— Как долго вы простоите в Лондоне, Том? — спросил Уилл.

— Надеюсь, до весны.

Вместо «до свидания» Том сказал: «имею честь уволить себя от вашего присутствия». Друзья условились, что «диссамблею» надо повторить.

Когда все ушли, Виола еще долго посмеивалась, вспоминая рассказы Тома. Уилл молча наблюдал за ней. Решив, что утро вечера мудренее, он не стал ни о чем ее расспрашивать.

Том был абсолютной противоположностью Ричарда: глаза его меняли цвет в зависимости от освещения — от прозрачно-серого до светло-карего, выгоревшие медно-каштановые волосы непокорно вихрились, губы всякую минуту были готовы к улыбке — неровной, широкой, делавшей его лицо откровенно смешным. Страстности, так не хватавшей Ричарду, в Томе было с избытком. Его взгляд вспыхивал увлеченностью быстро, любое слово могло вызвать его участие. Ричард всегда смотрел вглубь, как бы вовлекая все внутрь собственной жизни, Том, напротив, черпал изнутри, предлагая себя миру, вовлекался в жизнь во всем, что захватывало его. Два полюса, две вселенные.

Виола заснула на удивление быстро. Ей снилось, что Том, говоря о чем-то людям, окружавшим их, незаметно для всех, осторожно касается ладонью ее спины, словно оберегая ее своим присутствием. От ощущения его теплой ладони на спине, от простоты и покоя этого жеста она плакала во сне.

Однажды в «Белом грейгаунде» Том не нашел Виолу. Его встретила девушка, обычно продающая книги, изданные у Филда, на улицах с лотка. Да, сэр, хозяин приказал ей быть в магазине до возвращения мисс Шакспир. По всей видимости, она захворала.

Том поспешил к ним домой.

— Что с ней?

— У нее горячка. Голос пропал. И совсем без сил, но бодрится, — ответил Уилл.

Было заметно, как он обеспокоен.

— Послушай, скажи ей, что я приду через час, пусть не удивляется и не смущается.

— Хорошо.

Уилл осторожно вошел к Виоле, стараясь не шуметь. Но она не спала.

— Знаешь, Том приходил. Он сказал, что скоро вернется и хочет зайти к тебе.

— Сюда? Нет, не надо!

— Не волнуйся, думаю, он принесет лекарства. Я все приведу в порядок, лежи спокойно.

Том вернулся и принес снадобья, лимоны, специи, кислую капусту и «красную воду» из хинной коры.

Виола едва кивнула ему. В горло ей словно вставили ножи.

Они приподняли ее с подушки, и Том попросил Уилла осторожно поднять на спине рубашку. Растерев ее резко пахнущей мазью и прилепив к спине что-то, похожее на мягкую ткань, о происхождении которой Уилл не смог догадаться, Том велел ему переодеть сестру в сухую одежду, а сам ушел на кухню. Там он приготовил горячее питье с хиной, неизвестными специями, медом и лимоном. Она уже почти уснула, и ему пришлось снова, присев рядом, приподнять ее. Он терпеливо ждал, пока она, привалившись к нему, с трудом, с закрытыми глазами очень долго пила настой.

— Ей надо много пить подкисленную воду, — сказал он Уиллу. — А когда захочет есть, дай сначала кислую капусту. И не укрывай ее, пусть кожа охлаждается.

— Похоже, ты читал Парацельса?

— Больше «несгибаемого Тибалта», — прошептал Том. — Прочти, это всем полезно. И Монарда [168] Тибалт Леспленгни (1496-?) — известный врач и фармацевт. Николай Монард (1493–1578) — испанский врач (прим. автора). .

— Теперь обязательно.

Лихорадка Виолы затянулась до конца зимы. Поначалу похожая на быстротечную хворь от охлаждения, она обернулась долгим мучительным воспалением, хриплым кашлем со рвотой и сиплым дыханием, а затем неделями горячки и слабости. Уилл был в панике, но старался не выдать своего ужаса. Том часто оставался у них на ночь, сменяя его у постели сестры. Эта зима заметно посеребрила виски Уилла. К концу февраля Виола начала оживать. Медленно возвращался неделями пропадавший голос, еще слабые силы позволяли недолго посидеть и хоть что-то проглотить. После бредового, полуобморочного опустошенного состояния, безразличия к себе и всему вокруг вернулась ясность ума, и постепенно все встало на свои места. Она смогла оценить сполна заботу и любовь, которой ее, как в кокон, закутали Уилл и Том. Волшебником оказался и корабельный лекарь, служивший у Тома много лет и бывший его другом, под наблюдением которого она была все это время. Однажды Том нашел Виолу уже не в постели. С потрескавшимися сухими губами, покрытыми белым налетом, с платком на голове она сидела в кресле, укутавшись в стеганое покрывало.