Сергей Мавроди - Сын Люцифера

Ну, и ну! — ошеломлённо покрутил он головой, отгоняя наваждения. Ему было почему-то страшно. Жутко.

Страшно было даже думать, даже подозревать только, даже просто догадываться! что вся окружающая нас реальность, время, материя, законы природы; всё это, кажущееся таким вечным и незыблемым, от сотворения мира данным, единственно возможным!.. И что же? Всё это — лишь обманчивые, неверные блики на свинцовой поверхности какого-то совсем уж немыслимого и невообразимого, непостижимого и всеобъемлющего океана… этого?.. как его?.. "первичного высокоэнергетического вакуума"?.. Квантовая флуктуация?.. "Фазовый переход"?!

Афонский снова потряс головой. Он вспомнил все эти вселенные, звёзды, бесконечности, параллельные миры… Ну его на фиг! Не человеческого ума это дело. Правильно этот лектор говорил. Не дано человеку. Масштабы не те. Лучше вообще об этом не думать. А то и впрямь тронуться можно. Отъехать. В параллельные миры. Ненароком.

Афонский вновь содрогнулся, зябко поёжился и потянулся за сигаретами. И — замер.

Что-то было не так. В душе прозвенел какой-то тревожный звоночек. Пока ещё негромко, но очень, тем не менее, отчётливо. Дзи-и-инь!

Ещё не отошедший до конца от всех этих ужасов и бесконечностей Афонский быстро и настороженно огляделся.

Да нет, вроде… Потом встал и медленно подошёл к окну. Окно было распахнуто. Прохладный, утренний, лениво-ласковый и какой-то одновременно пронзительно! неестественно-свежий ветерок чуть заметно колыхал портьеры. Лёгкие и пёстрые. Афонский помедлил мгновенье, задержал отчего-то дыханье — и резким рывком раздёрнул их.

И — застыл, отшатнувшись; потрясённый, ошеломлённый!.. в восхищении и ужасе.

Из окна открывался великолепнейший вид на огромное, незнакомое, утонувшее в диких, девственных лесах, озеро. Дом стоял на самом его берегу. Беловатые клочья тумана над зеркально-ровной в этот ранний утренний час поверхностью воды ещё не рассеялись. Озеро словно спало ещё. Дремало. Только готовилось просыпаться. Чу! Резко закричала первая птица где-то в глубине леса. Вспорхнул вроде ветерок. Будто вздохнул во сне кто-то огромный. И опять всё тихо. Горизонт над озером алел, розовел, наливался светом, но солнце ещё не выглянуло, не брызнуло во все стороны яркими, спящими лучами. Картина была потрясающая!

Но ещё более потрясающим было другое. Это был не его дом!!! Не его квартира!! Он же в Москве живёт. В обычной высотке! В гари и пыли. Какое ещё озеро??!! Какой лес?! Какие птицы!? Где он!!?? Что это вообще такое?! Как он здесь оказался!!!???

Может, я не проснулся ещё, — было первой мыслью совершенно ошалевшего Афонского. — Может, ещё грежу наяву? По параллельным мирам всё ещё летаю?

Он крепко-крепко зажмурился, досчитал про себя до десяти и лишь потом осторожно открыл глаза. Ничего не изменилось. Абсолютно! Да он в глубине души уже и не надеялся на это. Слишком уж всё вокруг было реальным. Зримым. Вещественным. Осязаемым и обоняемым. Он же даже ветерок свежий на своём лице по-прежнему чувствовал. Кожей! Когда с закрытыми глазами стоял. Запахи воды обонял! Озера! Леса! Пение птиц, просыпающихся постепенно, отчётливо слышал. Они же никуда не делись. Не исчезли.

Все эти ощущения, звуки, запахи.

Афонский постоял немного. С наслаждением вдыхая полной грудью свежий, острый, бодрящий, не городской совсем, не московский воздух, и неторопливо повернулся к кровати. Он уже знал, что он там увидит. Спящая на кровати женщина была ему незнакома. Это была не его жена!

— Да что с тобой сегодня!? — женщина… жена… Катя, кажется?.. да Катя! — удивлённо и радостно, восхищённо почти, смотрела на мужа. — Ты прямо!..

— Тише, тише!.. — бесцеремонно прервал её тот, ласково, но твёрдо разворачивая к себе спиной, обхватывая руками, стискивая груди и крепко прижимая к себе податливое обнажённое и гладкое женское тело. Ему уже хотелось опять. — Тише!

Измученная вконец, но счастливая Катя, сладко дремала на груди, время от времени глубоко вздыхая спросонья и плотно прижимаясь к мужу. Афонский лежал на спине, смотрел в потолок и лениво думал. Думать не хотелось. Хотелось спать. Мысли были вялые и тягучие. Но он почему-то знал, что спать нельзя. Почему — ему это было пока неизвестно, но знал он это совершенно точно.

Поэтому он лежал сейчас, боролся со сном и прислушивался к своим ощущениям. Как ни странно, никакого особого шока, удивления какого-то сверхъестественного он не испытывал. Словно тот, кто его сюда перенёс, в этот мир, позаботился и об этом. Чтобы не слишком травмировать его психику. Да, он в другом мире. Это ясно. Ну, пусть будет параллельном. Как в лекции рассказывалось. (Чему тут удивляться? Их же миллионы! Миллиарды! Да вообще бесконечность!) Надолго? Неизвестно. Навсегда? Может быть. Может, да, а может, нет. Да какая разница? Живи и радуйся жизни. Пока дают.

Вот так примерно. Вот так примерно он мыслил.

И ещё он знал, что нельзя спать. Что заснёшь — так что-то случится. Может, из мира этого выпадёшь; может, ещё что. Нет, опасности никакой он не чувствовал, просто лучше пока не спать. Довериться интуиции. Зачем? Это что, так трудно, не спать? Ну, и обождём пока. А там уже видно будет. Засну, если невмоготу уж совсем станет. А пока мне и здесь хорошо.

Итак, Афонский лежал на спине и лениво размышлял.

А ведь я жене своей изменил! — неожиданно сообразил он и усмехнулся. Раньше эта мысль ему как-то не приходила в голову. Не до того было. —

Ну, да! Формально-то, может, и нет — другой мир, трали-вали! — но реально — да. Без малейших колебаний, кстати.

Почему? — он честно подумал. — Да потому что уверен, что это не вскроется, — тут же чистосердечно признался он сам себе. — Это главная причина. Я и не изменял-то ей до сих пор именно поэтому. Проблем просто лишних не хотел. Воплей всех этих и склок. Дискомфорта. А так-то мне на неё наплевать глубоко.

Люблю?.. — Афонский опять прислушался к себе. — Да какой там “люблю”! — мысленно махнул он рукой и широко зевнул. — Та-ак!.. "Баба, как баба, и что её ради радеть!" — он опять зевнул. — "Разницы нет никакой между Машкой и Дашкой, если, конечно, и ту и другую раздеть". Ну, живём, хлеб жуём. Вроде, не лаемся особо — и на том спасибо. А чего ещё?.. "Люблю"! — он саркастически хмыкнул. — Трахать! Точнее, раньше любил… Сейчас-то, конечно… — Афонский ласково погладил лежащую рядом женщину. Новую жену. Свеженькую. Не надоевшую ещё до чёртиков. Та что-то сонно пробормотала и слабо пошевелилась. — Ещё раз, что ль, выебать? — цинично подумал Афонский, лаская слегка горячую, мягкую и упругую одновременно плоть и опуская руку всё ниже и ниже. Грудь… живот… Женщина заворочалась. — Точно! — после мгновенных колебаний решился наконец он, по-хозяйски уверенно переворачивая свою новую жену на спину и властно раздвигая ей ноги. — Пока дают!..