Татьяна Труфанова - Счастливы по-своему

— Подумаю, — пообещал Соловей.

«Вот зачем ты со старым другом поболтать хотел, жук старый!» — про себя сказал он.

Воеводин воодушевился и пригласил завтра же поехать на пивоварню.

— Завтра не смогу. Родственные визиты, — строго сказал Богдан и одним глотком допил коллекционный стаут. — Позвоню тебе.

Они обменялись телефонами, похлопали друг друга по плечам, и Богдан двинулся к выходу. Он ощутил легкую смазанность движений: ноги шагали чуть шире, рука в замахе шла чуть дальше. Полтора литра пива — пустяк, хотя последнее, выдержанное, было, видимо, покрепче обычного. На секунду Богдан задумался: не вызвать ли такси? Нет, ерунда.

Он загрузился в стильную сигару «дээс». На заднем сиденье блестел лаковыми боками подарочный электромобиль, похрустывали плотные пластиковые пакеты с деликатесами. Примут ли Богдана там, куда он едет? Как примут?

— Ну, подарки все любят, — пробормотал он себе под нос.

Машина плавно скользила по улицам Домска, минуя улицы старых деревянных домов с кружевными наличниками и улицы советских пятиэтажек, каменные особняки с белой лепниной, церкви с изящными главами, липовые скверы, памятники… По прямой от бара в Заречье до того самого дома ехать минут пятнадцать, но Соловей, переехав плещущую ленту Межи, вдруг захотел сделать круг — посмотреть на город своего детства, своей молодости, а может быть, дать себе еще времени… И как назло, на повороте возле музыкального театра, на совершенно пустынном в этот момент повороте, ему махнул полосатой палкой гаишник.

«Ах ты, черт! Ведь я не нарушил ничего, какого хрена тормозишь меня, гаец? — ругался про себя Богдан. — И как пить дать проверит на алкоголь».

Он остановился и, скривившись, смотрел на идущего к нему молодого гаишника. Парень с большим любопытством оглядывал «Ситроен».

«Понятно. Мальчик никогда не видел такой красотки, как моя „дээс“. Захотел рассмотреть поближе. М-да… придется договариваться».

Двадцать минут спустя он ехал в такси. Молодой да ранний гаишник согласился закрыть глаза на то, что Богдан слегка во хмелю, но стребовал с него не по провинциальным, и даже не по московским, а прямо-таки по рублевским расценкам. Богдан торговался с ним, но много не выторговал и теперь пребывал в мрачном состоянии духа.

— Какой корыстной стала молодежь! — бурчал под нос Богдан и был сам себе противен. — Кстати, о молодежи… все же любопытно, ждут ли меня? Откроют ли мне объятья?

От сомнений ему стало еще грустней. Тогда он фыркнул, махнул рукой и вытащил из магазинного пакета бутылку дорогого французского коньяка, купленную в подарок. Богдан вытянул из горлышка тугую пробку и сделал два хороших глотка. Коньяк распустился на языке обжигающим туманным букетом, побежал по гортани теплом.

— Это проверка качества, Степа, — подмигнул невидимому собеседнику Соловей.

— Обнажай наследника! — высунулся Степа.

Юля молча кивнула.

Ванна уже была полна воды, на поверхности колыхались пучеглазые резиновые рыбки.

— Опускаем Степаныча!

— Ааарррр!

— Степаныч доволен. Да-а, Степаныч доволен! Юля, куда ты?

— Я на минуточку.

— Плюх! Плюх! Ах, как мы умеем!

— Видите, я к вам вернулась.

— Мама бросила нас на целый день, а теперь вернулась, да, Быстрый?

Юля вздохнула и, смотря в угол ванной, сказала:

— Я сегодня… что-то на меня нашло. Не в себе была.

— Угу, угу. А сейчас — в себе?

Юля кинула на мужа странный взгляд и, не сказав ни слова, вышла из ванной. Ее выцветший синий сарафан мазнул подолом по косяку. Она только вечером вернулась домой, на вопросы сказала: «Давай попозже» — и вообще была какая-то притихшая — не тихая, как обычно, а замершая. Пришла и тут же скрылась в дела: готовить ужин, стирать, раскладывать вещи, возиться с Ясей… Она не сказала ни слова о своей сегодняшней выходке или о том, как ей было в первый день на работе. Не спросила о том, каково было Степе. Только: «Яся в порядке?» — «В порядке». Ладно. Отложим серьезный разговор до того времени, когда Быстрый заснет.

Яся бил по воде, ловил рыбок, тянулся к флаконам шампуня, стоявшим на бортиках, увлеченно грыз их пластиковые колпачки, хватал никелированный душевой шланг и радостно колотил им о бортик ванны. Степа стоял на коленях рядом с ванной и подстраховывал. Хорошо, когда нет других забот: только следить, чтобы Быстрый не поскользнулся, чтобы вовремя оказалась под рукой надувная рыбка… Плескаться вместе с Яськой и забыть на полчаса, что у тебя работы с приложением столько, что убиться можно, а времени — всего тринадцать дней… Угу, и ночей.

— Ну, давай вылезать. Пора, Быстрый. Сейчас мы тебя мягким полотенчиком, ага, полотенчиком вытрем… Та-а-ак! Ты написал на папу? Ты написал на родного отца? Юля!

Степа вышел в большую комнату, передал закутанного в полотенце Ясю жене, а сам стащил описанные бермуды и футболку и закинул их в стиральную машину.

— Не интересует ли вас этот, так сказать, совершенный образчик мужской красоты? — спросил голый Степа.

Юля, одевавшая Ясе подгузник, взглянула на мужа и чуть улыбнулась.

Степа принял несколько поз, какие принимают на сцене культуристы.

— Что-то я не припомню, мм… а когда мы в последний раз занимались этим ? — произнес в воздух Степа.

Глаза Юли повеселели, она собиралась что-то ответить, но ее перебила тихая трель звонка.

— Я посмотрю, кто там.

Она опустила сына в кроватку, стоявшую в красненькой спальне, и пошла на двор, к калитке. Степа тем временем нырнул в беленькую комнату одеваться.

Со двора раздались приближающиеся голоса: Юли и мужской. Степа прикрыл дверь. «Чей же это голос? — пытался припомнить он. — Похож на… похож на… Тьфу, ведь вертится ответ где-то близко!»

— Я к вам практически с официальным визитом, — сказал мужчина за дверью.

Степа застыл перед платяным шкафом с футболкой в руке. Неужели это?..

— Как посол с дарами. Оливковые ветви устарели, вместо них вручаю автомобиль.

Богдан — а это был Богдан Соловей — сгрузил дары на пол. Алый кабриолет грузно приземлился на четыре колеса, банки с икрой в магазинных пакетах брякнули о доски.

Юля ногой сдвинула забытый тазик к стене и посмотрела на гостя с опаской.

— Прошу прощения, я не расслышала, вы к Степану… по делу?

— По делу первостепенной важности! — заверил Богдан. — Ведь что может быть важнее Встречи? Сердце к сердцу, так сказать…

Юля прищурилась, и Богдан, верно предположив, что его могут попросить на выход, добавил:

— Я его отец.

Юля негромко и удивленно охнула. Степа за дверью беззвучно застонал.

Богдан оглядел комнату, покачался с носков на пятки, и качнулся так сильно, что вынужден был схватиться за печь.