Алиса Ганиева - Оскорбленные чувства

Фотокопии? Вы в своем уме? – вспылил художник. – Вы кого слушаете? Люмпенов? Неудачников? Мерзопакостных дебоширов? Вы что не видели, этот бандит собирался напасть на мое полотно! А на полотне знаете кто? Соображаете? Это же покушение на… на…

Он запнулся, обессилев. У него вибрировали ноздри. Журналисты прижухли, и повисла дурацкая пауза.

А где, – сориентировалась девушка из прессы, подсовывая Погодину диктофон, – где и как вы черпаете вдохновение для своих прекрасных произведений?

Погодин потеплел.

Малыш, – поманил он рослую свою спутницу, стоявшую поодаль с бокалом, – поди сюда. Меня вдохновляет вот эта женщина. Ангелина. Будущая актриса.

Ангелина выставила из разреза платья мощную свою ногу, давая возможность всем камерам с вожделением пройтись по ней снизу вверх, от мыска лабутена, по щиколотке, по мягкому колену и еще выше, к волнующему бедру, уходящему в складку платья, как гигантский бобовый стебель в багряное облако.

Насладившись зрелищем, камеры отступили к стенам ловить гостей вернисажа за самым трепетным, самым интимным делом – созерцанием отображенных миров.

Похож, – повторяли одни.

Не похож, – твердили другие.

Кто-то приголубил Погодина, по-товарищески потрепал по плечу. Это был знакомый, тот самый человечек с ежиком и значком ГТО, гулявший на дне рождении у Марины Семеновой. Он суетливо хлебал игристое.

Поздравляю! – приветствовал он Эрнеста Погодина. – Вы – гений!

Я гений, а это моя муза, – согласился художник, предъявляя тому Ангелину. Судя по мельтешению Ангелининых меховых ресниц, наращенных соболем в эстетической клинике «Василиск», муза уже начинала скучать. Она ожидала развязки, банкета, уединения, золотых подношений, знакомств с вертопрахами и звездами города. Ей не терпелось выбраться из музея.

Божественно, божественно… – одобрил девицу человечек, подмигивая Погодину. Это, впрочем, не могло укрыть общей его лихорадочности. Он весь как будто был электризован, из кармана его пиджака небрежно торчала газетка.

А тут что? – кивнул на газетку Погодин. – Про меня, что ли? Про портреты?

Да нет, – зажестикулировал человечек, – тут другое, тут бомба!

Заволновавшись, он плеснул на газету шампанским, бумажный рулон подмок, потемнел. Погодин заусмехался:

Ты знал? Французы однажды придумали газету из непромокаемой бумаги. Чтобы можно было читать за обедом и завтраком. Уронил яичницу – пустячок. Пролил на страницу кофе – вообще до лампочки. Такая бумага все стерпит. А вот они, – ткнул он в голую Ангелину шею, – вообще не знают, что такое газета. Малыш, вот скажи, я прав?..

Он склонился к подружке и защекотал клубничные щечки ее своими надушенными бакенбардами. Показались идеальные Ангелинины зубы. Девица демонстрировала эмоцию.

Львеночек, иди погуляй, – вдруг приказал Погодин и, хлопнув спутницу по корме, поворотился к человечку с ежиком. Алое платье парусом уплывало в сторону музыкантов.

Хороша дылдушка, правда? – спросил он бахвальчиво.

Манифик! – почему-то на французский манер отозвался человечек и, немного помедлив, вынул свою газетку.

Рулон развернулся, открывая серое полотно А2 с чердаком, чуть подплывшим от мокрого инцидента.

Федеральная! – воскликнул человечек. – Про убийство Лямзина!

Художник скорчил гримасу, заозирался. Зал цвел жизнью. Под картинами продолжали толочься очарованные дилетанты. А у подбрюшья главного полотна притаилась женщина-искусствовед. В толстых линзах ее очков преломлялось верчение красок. Пируэты и кабриоли отдельных мазков сливались в общую массу кордебалета. Женщина хмурила переносицу.

Какое еще убийство? Зачем на моем вернисаже? Давай потом!

При этих словах Погодина подле них соткалась директор музея. Овечий облик ее дышал восторгом.

Это успех, грандиозный успех! – пыхтела она. – Скупили всю кассу! Завтра будет не протолкнуться!

Рад, рад, – зачастил Погодин. – Люди у нас не чужды настоящей культуры.

Еще как не чужды! За селфи с картинами будем взимать отдельную плату, правильно?

Верно, верно, – согласился Погодин.

Подскочил еще один репортер, приставучий, переполненный азбучными вопросами, и директор, елейно ощерившись, поспешила давать интервью. Вавилоны на ее голове подрагивали при каждом мелком шажке, норовя разлететься. Человечек с ежиком растерянно осушал бокал.

Ну что там напечатали? – спросил художник, не справившись с подступающим любопытством. – Давай отойдем в фойе.

Они вышли из зала и устроились у окна, откуда открывался вид на эпическую панораму. Задний проулок, куда выглядывал дворовый фасад областного музея, запружался каштановой гночевицей. Еще с предыдущего вечера из прорвавшейся канализационной трубы там вырывались бурливые реки. Какая-то баба в радикулитке и резиновых сапогах переходила лужу вброд, зажимая нос. Покосившись на бабьи кульбиты, Погодин и человечек вернулись к газете. Газета была развернута. Заголовок тормошил, интриговал: «Министра убила любовница?»

Подожди, подожди. Как-как-как? – забормотал Погодин. – В смысле, убила? Лямзин ведь от сердца крякнулся, разве нет?

Ну смотри, смотри, – начал человечек, щуря глаза, – тут написано: «В нашу редакцию поступили фотографии от анонима, не пожелавшего раскрыть свое имя»… Тыры-пыры, тыры-пыры… Ну вот: «В области полагают, что региональный министр скончался от внезапного разрыва аорты, однако же всплывшие снимки показывают, что собака зарыта глубже…» Ну и выраженьица у них, «зарыта глубже». Совсем пачкуны писать разучились.

Ты читай, читай, – буркнул Погодин.

Ну так вот… «На фотографиях, сделанных с мобильного телефона, четко видно, что в вечер своего исчезновения и гибели покойный министр экономического развития Андрея Иванович Лямзин находился недалеко от дома своей любовницы Марины Анатольевны Семеновой, владелицы многих областных активов». Так-так…

Мы и без них, без борзописцев знаем, где бедолага гостил в тот вечер, – заметил Погодин. – Открыли Америку.

Так Марина ж настаивает, что министр до нее не дошел! – всплеснул рукой человечек. – В общем, далее, далее, далее… Вот здесь! «На имеющихся у нас в распоряжении фотографиях, несмотря на темное время суток и циклопический ливень…» Да что ж такое! Циклопический ливень! Что это вообще такое – циклопический ливень! У ливня что, может быть один глаз?

Пожалуйста, дорогой, не отвлекайся!

Удостоверившись, что поблизости пусто, Погодин вынул из кармана халата и напялил на нос очки.

Проклятая дальнозоркость, – прошептал он с некоторым стеснением.

Человечек продолжил:

Итак. «Несмотря на ливень, на снимках можно разглядеть бегущую от кого-то по пешеходной части фигуру. Далее фигура замирает у легкового автомобиля марки Toyota Camry . На четвертом снимке человек оборачивается, и мы видим, что это – не кто иной, как областной министр Лямзин. Лямзин садится в этот автомобиль. Больше министра никто не видел живым».