Алиса Ганиева - Оскорбленные чувства

Это как? – спрашивала Семенова.

Это так, что ты не приказываешь, а просишь. Тот, кого ты просишь об услуге, охотно окажет ее опять и опять.

А еще, чем еще я владею? – радовалась Семенова.

Еще? Фасцинацией.

А это чего?

Фасцинация? Ты завораживаешь. И жертва уже не слышит других сигналов – морали, к примеру, или разума. Жертва у тебя в сетях. И ей хорошо.

Иногда Марина Семенова являлась к Лямзину в министерство. Тот немножко нервничал. Предпочитал нейтральную территорию.

У Андрея Иваныча посетители, – объявляла Леночка.

Семенова кидала на диванчик свою роскошную сумку из кожи страуса и принималась хлопотать с расческой у зеркала. Под каштановые прядки для прикорневого объема прыскался какой-то замысловатый мусс. Приемная наполнялась запахом мускуса.

Что там за шобла у него засела? – властно интересовалась она. И Леночка, подавляя раздражение, лопотала:

По вопросам землеустройства.

Иногда Семенова бывала милостива. Раз она подарила Леночке женскую косметичку. Косметичка не прижилась, Леночка вышвырнула ее в помойку. Как и семеновские нравоучения. Впрочем, один совет засел у Леночки в голове, словно мантра, которую заставляли зубрить на тренингах личностного развития:

Если мужик артачится, тогда и койки врозь. Сразу же станет шелковым.

Семенова применяла этот прием разделения коек к покойному Лямзину. Однажды министр был отнят от тела любовницы на целых пару недель. Он тарабанил ей в дверь, звонил, рычал, умолял, но она оставалась жестокосердна. Она отмалчивалась, не отпирала. А дело-то было в какой-то жалкой мелочи. Ей хотелось поездить с возлюбленным по Европе – открыто, как муж и жена. И чтобы много подарков, опер и ресторанов. Лямзин менжевался. Он боялся такой уж наглой огласки. Он трусил жены, губернатора. В области взяли курс на семейные ценности. За европейский кунштюк могли настучать по тыкве.

Но теперь министр был мертв, и праздник расходился по городу. Со сцены выступал мэр, и на огромном экране по-великански отражались его барбосьи щеки.

Наш город за год украсился десятком новых дворовых шведских стенок. Мы глубоко печемся о спортивном и здоровом развитии подрастающего поколения…

Площадь жужжала. Мэра никто не слушал. Речи его служили аккомпанементом, сопровождением для мельчайших разговорчиков и приветствий. Горожане представали перед ним цветным гравием, в котором, как в калейдоскопе, по чьей-то воле пересыпались камешки. Розовый утекал куда-то вбок, голубой плыл вверх по кривой диагонали, коричневый вертелся по кругу.

Но вдруг из этого лилипутского царства, раскинувшегося под сценой, вырос раскольничий голос:

Как же вы бережете? Вы парк вырубаете!

Голос рождался из мегафона. Откуда, как через металлоискатели пронесли мегафон? Кто оказался предателем?

Вы кто такой? Вы зачем срываете праздник? – окрысился мэр. Возникло волнение.

Мегафонный голос начал скандировать, и кусочек толпы, чумная бунтующая заплата, подхватила его, поддерживая зачинщика:

Парк наш! Парк наш! Парк наш!

На сцене замельтешили. Вокруг правителей, на случай чего, выросла стенка телохранителей, а с разных концов площади, взрыхляя народ, поспешили к буянам «полицейские-космонавты».

Мы требуем прекратить уничтожение исторического городского парка! Это наша культура, это наши легкие. Что мы оставим детям?.. Давайте сейчас, все вместе, потребуем ответа от тех, кто на нас наживается! Вместо того чтобы чинить прорвавшуюся канализацию, вон там, у музея искусств, они занимаются черт-те чем!

Подпевалы зааплодировали, заулюлюкали, но голос смутьяна тут же пресекся, «космонавты» черной воронкой окружили его и его команду из двадцати – тридцати бузотеров. Мегафон был вырван из рук, послышались женский вой и ругательства.

Леночка силилась разглядеть, кто же заварил кашу, но люди вокруг табунились, толкались, загораживали картину. Видны были только круглые верхушки полицейских шлемов и вихревое качание голов. Внезапных защитников парка выдавливали из площади. Кажется, в отхваченную кучку попали и случайные отдыхающие. Слышно было, как матерится какая-то старушенция.

– Дорогие земляки! – обратился к народу губернатор. – Не ведитесь на провокации! Нам пытаются испортить долгожданный спортивный праздник! Но мы не доставим хулиганам этого удовольствия. Мы продолжим радоваться и наслаждаться сегодняшним днем.

В ответ на его слова дунули духовые. Грянула фонограмма старой советской песни:

Что там? Что там? – повторяла Леночка.

Да активисты защиты парка, что еще. Их уже вывели. Дадут, наверное, пятнадцать суток каждому. Вот делать нечего людям! – ответила ей коллега из отдела госзакупок. – Пойдем, Ленка, лучше съедим по пончику.

Они стали продираться сквозь беспорядочный строй гуляющих.

А кто это был с мегафоном? – слышалось по сторонам.

Парк сносят, а что делать?

Войной не поможешь.

Хулиганы!

Мэр, слышали, про парк ничего не ответил! Кишка тонка!

Семя бунта, скормленное толпе, распускало тонкие черенки и побеги. Реплики сыпались из раззадоренных ртов в раскрытые уши. Леночка слышала:

А ведь правду мужик говорил…

Помните, мэр объявлял флешмоб? На лучшее фото у памятника Петру и Февронии. Мол, среди участников разыграют путевки на море, на ценные призы. А призы-то в итоге достались только членам городской администрации. Развели народ, как лохов!

В Доме ветеранов войн бордель открыли. И шубы продают.

Парк-то сносят, чтобы офисы строить, а люди в бараках.

Живем в аварийном доме, крыша сыплется.

Хулиганы! Разжигатели! Откуда у них мегафон?

Навстречу Леночке попадались знакомые. Ей кивали. Она махала кому-то рукой. Но в голове у нее колотил по гвоздикам молоточек. Правду ли болтают про Семенову? Как пережить предательство Виктора? Неужто ей, Леночке, так и мыкаться в отделе по госзакупкам?

Дорогу им перегородила ростовая кукла в виде бурого мишки. Мишка хотел обниматься. Леночка увернулась, а коллега угодила медведю под мышку, засияла, растянула лицо в улыбке. От уголочков глаз к вискам ее полетели лучи-морщинки. Песня на сцене кончалась бойким припевом. Смятение на площади перекипало, утихомиривалось. Зверь убирал рога. Лев втягивал когти.

Или же показалось? То тут, то там из разных концов площади выскакивали отдельные горлопаны:

Парк наш!

Руки прочь от парка!

Вышедший к микрофону министр спорта, зачем-то одетый в олимпийский костюмчик времен Очаковских и покоренья Крыма (с логотипом «Сочи–2014» на месте лампасов), совсем опешил и растерялся. Но продолжал читать по бумажке, игнорируя наглые выкрики: