Юрий Бунин - Записки судебно-медицинского эксперта

Вначале сентября 1973 г. в деревне Березовка Томского района к другу из Томска приехал поохотиться на боровую дичь некто К. — 30 лет, слесарь одного из томских заводов. Был вечер пятницы, друзья попарились в баньке, выпили, как водится, и утром отправились на охоту. Хозяин взял с собой двух собак-лаек, натасканных на рябчика и глухаря.

К вечеру домой вернулся хозяин и спросил у домашних:

— А что, Володя (гость из города) не приходил?

Те ответили отрицательно.

Местный (назовем его гр-ном Н.) лег спать. Утром сказал жене и теще, что нашел место, где много рябчиков, взял ружье и ушел. Вернулся поздно вечером, без рябчиков, мокрый, измученный, — рухнул и уснул.

Утром (уже в понедельник) он снова взял ружье, позвал собак и ушел в лес.

Вечером из Томска приехала жена гр-на К.

Далее начинается «деревенский детектив». Дама оказалась энергичной и первым делом «допросила» Н. Тот промямлил, что утром в субботу они с К. вышли на старую вырубку и разошлись. Собак хозяин отпустил вместе с К. - они к нему давно привыкли. Охотники несколько раз стреляли. Потом Н. услышал выстрел дуплетом, затем еще один, и вскоре к нему, скуля, прибежали и стали жаться к ногам собаки (лайки!).

Н. забеспокоился и пошел в направлении выстрелов. Но сколько он ни ходил (по его словам), товарища не нашел.

Подумав, что К. мог выйти на трассу и уехать в Томск, Н. вернулся домой. Ходил он потом в лес «для очистки совести», думал, что найдет все-таки Володю. Позвонить в город (и наоборот) в то время было весьма сложно.

Жену эти объяснения не устроили (муж домой не вернулся и не вышел на работу) и она собрала местных мужиков на поиски.

Естественно, исходили из рассказа Н. Тот вывел поисковиков на пригорок, «от которого они разошлись», и показал направление, в котором ушел К.

Поиски на старой вырубке, заваленной буреломом и заросшей подлеском, продолжались до темноты, но не дали результатов.

На следующее утро жена вместе с одним из местных жителей пошла в направлении, противоположном тому, которое указывал Н., и буквально метров через 200 нашла труп мужа.

Экспертизу трупа довелось выполнять мне. На покойном была обычная для сезона одежда — штормовка, свитерок, поношенные брюки, резиновые сапоги. Причина смерти очевидна — огнестрельное ранение правого бедра, массивная кровопотеря. На передневнутренней поверхности бедра в средней трети была овальная рана размером 3х5 см с дефектом кожи. Раневой канал проходил спереди назад сквозь мышцы бедра, повреждая сосудисто-нервный пучок. На задней поверхности бедра рваная рана с лоскутообразными краями. Мышцы по ходу раневого канала кровоподтечны, бедренная артерия и вена (сосуды диаметром около 1 сантиметра) полностью разрушены на протяжении до 3 сантиметров, на внутренней поверхности бедренной кости я обнаружил несколько темно-серых широких полосок — следов скольжения дробин. Под кожей на задней поверхности бедра были найдены 4 деформированные (сильно сплющенные) картечины — дробины диаметром в первоначальном состоянии не менее 0,5 см. Правая половина брюк спереди и сзади ниже уровня ранения обильно пропиталась кровью.

Покойный был физически совершенно здоров. При судебнохимическом исследовании нашли в крови этиловый спирт в концентрации 1,4 процента — легкая степень алкогольного опьянения.

Вместе с трупом гр-на К. были обнаружены и доставлены в Томск трупы двух полугодовалых котят рыси (!).

Уж рыси-то к нашему ведомству никак не относятся. Рысят вскрывал ветеринар и обнаружил у обоих колото-рваные (?) ранения. Поскольку (потом убедитесь) рыси имели отношение к делу, следователь попросил меня исследовать котят повторно.

Была назначена уникальная судебно-медицинская экспертиза трупов диких животных. Меня привезли в ветеринарную клинику, где я произвел вскрытие несчастных кошек. Ветеринар, не имея ни малейшего представления о судебно-медицинской экспертизе (их этому и не учат), ограничился внешним осмотром.

Я обнаружил у одного из рысят картечное ранение черепа — одна из дробин попала в лобную кость и разрушила головной мозг. У второго рысенка ранение было более замысловатое — картечина попала ему в загривок, проникла в спинно-мозговой канал и застряла в области таза. Обе картечины я нашел.

Еще не зная подробностей обнаружения «дичи», я пришел к выводу, что выстрелы в рысят были сделаны под разными углами — в одного спереди назад и резко сверху вниз, в другого — спереди назад и сверху вниз очень полого вдоль туловища. То есть в первого с очень близкого расстояния, а во второго издалека.

Исследуя уже как медик-криминалист брюки потерпевшего, я установил, что на передневнутренней и задненаружной поверхности их правой половины (что соответствовало средней трети бедра) были входное (на передней) и выходное (на задней) огнестрельные отверстия с дефектами материала. Ткань брюк была обильно пропитана подсохшей кровью. После специальной обработки я получил контактные отпечатки на свинец и убедился, что выстрел дробовым (картечным) снарядом произведен с дистанции не менее 30–50 сантиметров (более точно при этих условиях определить дальность выстрела нельзя). Это полностью исключает возможность умышленного или случайного самострела. Заключение было оформлено и сдано в прокуратуру Томского района.

Пока я занимался другими текущими делами, следствие по факту смерти гр-на К. шло своим чередом. Н. был арестован по подозрению в убийстве, но на допросах постоянно путался в показаниях: во времени, когда они с К. разошлись; в направлении, в котором они пошли; в том, как он искал пропавшего.

Следователь Томской районной прокуратуры Антонина Алексеевна С. смешала, как сейчас говорят, «в одном флаконе» все, что имела: труп К., показания Н., рысят и пр., и в постановлении о назначении экспертизы поставила множество вопросов: в каком положении находился К. в момент выстрела? мог ли он выстрелить сам в себя и т. д.?

Читая материалы дела, мы убедились, что при обнаружении трупа никого из сотрудников дознания, кроме участкового инспектора, не было. Не было и протокола осмотра места происшествия — его никто не удосужился составить.

Баллистическая экспертиза ружья К. показала, что старая бельгийская бескурковая двустволка была заряжена, один патрон (снаряженный круглой пулей «Спутник») цел. Во втором стволе — стреляная картонная гильза. Спусковой механизм старый, разболтанный, удар бойка (выстрел) возможен при опускании ружья прикладом на пол с высоты 0,6 метра, т. е. при очень незначительном усилии.

Единственное, что могло прояснить истину, — это измятый тетрадный листок, на котором участковый (младший сержант лет около 40, дай Бог ему здоровья) от руки на «низком художественном уровне» изобразил положение трупа К. На «схеме» было коряво нарисовано несколько лежащих под разными углами древесных стволов, в одном из углов «обозначен» труп. По схеме можно было понять, что труп гр-на К. находился в положении «на корточках» в углу между двумя стволами, примерно в метре от него лежал еще один ствол упавшего дерева, и (самое главное) именно за этим стволом, в 2 метрах от трупа, стояло ружье К. Позднее допрошенный следователем участковый показал, что ствол, спиной к которому сидел труп К., был очень толстым — более метра в диаметре.