Пэм Муньос Райан - Эхо

Фридрих потрогал свое лицо. Разве Элизабет забыла, как мальчишки-ровесники из их городка над ним издевались? А как насчет планов Гитлера по чистке населения? Может ли Фридрих считаться истинным немцем? Вдруг решат, что он недостаточно чист?

Он тихонько проговорил:

— Вряд ли им понравится мой вид.

— Ах, Фридрих, забудь про свою гордость! Все немцы должны объединиться на благо отечества! Ради счастливого будущего нашей страны и простых людей.

Фридриху вдруг показалось, что Элизабет повторяет слово в слово то же, что говорил Ансельм. Они что, ходили на одни и те же митинги?

— Фридрих не будет рисковать, — сказал отец.

— Отец, ты упрямишься, это безрассудно! А вот Маргарета меня поддерживает. Она меня понимает и разделяет мои чувства, так же как ее родители.

— Ее родители? — переспросил отец.

Элизабет вздернула подбородок:

— Это они нам посоветовали попробовать сходить на митинг!

Отец нахмурился и как-то весь сгорбился:

— Наши собственные родственники… Вот как, значит, ты проводишь свое время?

— Общественная работа занимает у меня только вечер среды и субботы, — ответила Элизабет. — И благодаря ей меня стали больше уважать и врачи, и медсестры. — Она встала из-за стола. — Отец, мне нравится в Союзе! Мы ходим в походы, устраиваем пикники. Поём! Я постоянно общаюсь с людьми, многим помогаю. Меня ценят за медицинские навыки. Я уже состою в Молодежной медицинской службе. И я твердо решила стать одним из вожаков! Буду подавать пример младшим девочкам.

— Мечты, мечты, — проворчал отец.

Элизабет пропустила его слова мимо ушей.

— Я не смогу часто бывать дома, потому что, будучи потенциальным молодежным лидером, должна все свое время отдавать Союзу немецких девушек. Отец, мне нужно свидетельство о крещении. И ваши с мамой тоже. Или свидетельства о браке. А если каким-нибудь чудом сохранились дедушкины или бабушкины, было бы замечательно! Тогда мне будет гарантировано место в руководстве.

В руководстве? Сестра намерена привлекать других к поддержке Гитлера?

В дверь дома постучали.

— Это, наверное, дядя Гюнтер со своим аккордеоном, — сказала Элизабет. — Может, хоть он за меня порадуется.

И она выбежала из кухни.

Отец встал, бормоча себе под нос:

— Дядя Гюнтер не порадуется. Я пошел спать.

— Штрудель не будешь? — спросил Фридрих. — И, может, немножко музыки?

Отец ответил, выходя за дверь:

— Аппетит пропал.

Скоро в кухню вошел дядя Гюнтер, обнимая Элизабет за плечи:

— Фридрих, наконец-то мы снова все вместе!

Фридрих выдвинул для дяди стул:

— Да, вместе… Только кроме папы. Он просил его извинить. С желудком что-то.

— А, жаль. Ну ничего, мне больше достанется! — сказал дядя Гюнтер, окидывая взглядом стол.

Элизабет подала штрудель и принялась оживленно болтать, будто не замечая отсутствия отца и унылого выражения Фридриха.

Дядя Гюнтер сперва тоже был веселым и добродушно расспрашивал Элизабет о работе. Но, слушая ее рассказы, он становился все молчаливей. В конце концов отложил недоеденное любимое лакомство, сказал, что устал, надел пальто и взял свой аккордеон.

Уже уходя, он посмотрел на Фридриха, и Фридрих не понял, что было в этом взгляде: жалость или страх?

Он боится за Элизабет?

Или за Фридриха с отцом?

На следующее утро, когда Фридрих вышел в гостиную, отец сидел, сутулясь, в кресле. Он как будто съежился, словно из него выпустили весь воздух. На коленях он держал оклеенную тканью шляпную картонку. Вокруг были разложены бумаги и фотографии, крышка от картонки валялась на полу.

— Отец, это что?

— Бумаги, которые просила Элизабет.

— Зачем? Если их ей не дать, она не сможет стать руководителем и, может… Может, опомнится.

— Фридрих, это официальные бумаги. Не получит их от меня — закажет копии через юриста. Я все думаю — она не сама, на нее повлияли… — Отец покачал головой. — Наши собственные родственники!

Он взял в руки несколько документов.

— Тут свидетельство о крещении и брачные свидетельства, как она просила. Наконец-то нашел. Ни разу не заглядывал в эту коробку. Думал, там шляпка. Я не разбирал мамины вещи с тех пор, как она… — Отец опустил глаза и потер лоб. — Наверное, было слишком больно.

— А где Элизабет? — спросил Фридрих.

— Пошла к соседке, фрау фон Гербер. Когда вернется, будет знать о жизни Троссингена больше нас. Сложи все это опять в коробку, хорошо? И отнеси ко мне в комнату. Скоро придет ученик, а мне еще нужно выпить чаю.

Отец ушел в кухню.

Фридрих стал собирать фотографии. Ему попался снимок отца в двенадцать лет. Папа стоял рядом с виолончелью. Фридриха поразило, до чего они с отцом похожи. Он потрогал снимок. Насколько другой была бы его жизнь, если бы он родился без родимого пятна, как отец?

Еще на одном снимке был школьный оркестр. Фридрих отыскал отца в группе струнных — первая виолончель. Но его взгляд задержался на маленьком дирижере с палочкой в руке. Мог бы он быть на этом месте?

Фридрих спрятал фотографии в карман. Потом поставит у себя на тумбочке. Остальные сложил в шляпную картонку и документы туда же. С нижней стороны крышки был приклеен конверт. Фридрих вытащил оттуда листок бумаги, на котором был чернильный оттиск младенческих ступней, а ниже написано имя: Фридрих Мартин Шмидт. Еще ниже — его, Фридриха, дата рождения и слова: «Причина смерти — эпилепсия».

Сердце пропустило удар.

Фридрих перечитал снова.

Его имя и его дата рождения. Значит, и следочки его. Но у него нет эпилепсии! И он жив, еще как жив! Почему кто-то написал, что он умер? Руки, держащие листок, тряслись.

Он не слышал, как открылась входная дверь. В комнату вошла Элизабет и принялась разматывать шарф.

— Как обычно, фрау фон Гербер знает все обо всех! Сразу сообщила мне все новости. Она поздравила меня с переводом в Берлин и сказала, доктор Браун очень рад, что кто-то из его пациентов занялся медициной, хоть я и не смогу проходить практику у него. Еще она соскучилась по моему варенью из айвы. Я пообещала, что скоро сварю и пришлю ей.

Элизабет подбоченилась, внимательно глядя на Фридриха.

— Что с тобой? Ты такой бледный.

Он протянул ей листок.

Элизабет прочла, и ее губы приоткрылись, но она не смогла выговорить ни слова. Наконец она сказала:

— Тут какая-то ошибка.

— Это моя дата рождения и мое имя.

— Фридрих, наверняка это можно объяснить. Пойдем!

Фридрих, как во сне, пошел за ней на кухню. Отец, стоя у раковины, набирал воду в чайник.

— Отец! — позвала Элизабет.

И протянула ему бумажку.

Он сперва удивился, а потом словно что-то вспомнил:

— Где ты это нашла?

— Фридрих нашел.

Отец кивнул:

— Так много лет прошло… Я и забыл.