Пэм Муньос Райан - Эхо

Дядя Гюнтер нахмурился:

— Видно, звезда станет очередной жертвой политики, как и многое другое.

Эрнст покраснел.

Дядя Гюнтер тронул его за локоть:

— Поймите меня правильно! Многие вам благодарны от души. Работа всем нужна.

— Спасибо. — Эрнст вежливо улыбнулся. — Что ж, продолжайте работать, Гюнтер, Фридрих…

Когда он ушел, Фридрих спросил:

— Кто-то мог потерять работу?

Дядя Гюнтер наклонился к его уху и зашептал:

— К Эрнсту приходил гитлеровский сотрудник. Его заставили официально вступить в национал-социалистическую партию, иначе фабрику закрыли бы. Сам-то он не нацист, я его много лет знаю.

— А если бы он не согласился, что бы ему было? — спросил Фридрих.

— За открытое выступление против политики Гитлера? Отправили бы в Дахау. Там полно противников Гитлера. Дахау называют «воспитательно-трудовой лагерь», а на самом деле это тюрьма, где людей морят непосильной работой. На воротах надпись: «Труд освобождает», а надо бы: «Труд тебя закопает». Ну, а что бы ты сделал на месте господина Эрнста?

Дядя Гюнтер вернулся за свой рабочий стол, качая головой.

Фридрих тоже снова взялся за работу. А в самом деле, что бы он сделал? Стал бы нацистом, против собственных и отцовских убеждений, чтобы спасти рабочие места тысяч людей? Стал бы он нацистом, чтобы спастись от тюрьмы и, может быть, от смерти? Фридрих никогда раньше не задумывался о таких вещах. Его кольнуло чувство вины от мысли, что он скорее всего поступил бы так же, как господин Эрнст.

Протирая до блеска губные гармоники, он стал обращать внимание на изображенные на них звезды, которых скоро уже не будет.

— И вам тоже счастливого пути, — шептал Фридрих.

— Будешь обедать со мной и с нашими? — спросил дядя Гюнтер, когда прозвучал гудок на обед.

Гюнтер сдернул с себя рабочий фартук и схватил судок с едой.

— Нет, дядя, спасибо! У меня тут есть друзья, я с ними всегда обедаю.

Дядя Гюнтер покачал головой:

— Да, твой отец рассказывал. Ну, иди. Но только если когда-нибудь я смогу с ними познакомиться! А еще лучше пообедать ими.

Фридрих улыбнулся и убежал. Он знал, что дядя просто дразнит его.

Вокруг фабричных корпусов и через обширный луг Фридрих вышел к пруду. На другом берегу виднелся густой лес.

Фридрих пробрался через кусты к своему любимому месту. Сел на поваленное дерево, и к нему из леса, переваливаясь, выбежали три водоплавающие птицы — серощекие поганки. Фридрих стал кидать своим прожорливым друзьям кусочки хлеба.

Пока он ел, поднялся ветер. На солнце наползли тучи. Поганки пронзительно закрякали.

— Дамы, будете моими слушательницами? — спросил Фридрих. — Пожалуйста, ведите себя прилично на концерте!

Птицы не обращали на него внимания. Перекликаясь между собой, они подбирали с земли крошки.

Протяжно зашумели сосны. С дровяного склада неподалеку слышался звонкий стук молотка по металлу.

В этом ритме Фридриху вдруг послышалась… «Колыбельная» Брамса. Он стал тихонько напевать мелодию, потом взял первый попавшийся прутик, закрыл глаза и поднял вверх руки. Представил себе оркестр. Правая рука с прутиком отбивала ритм, левая подавала сигналы разным инструментам. Вот она словно хлопнула по столу — вступают струнные, взмах — деревянные духовые, резкий поворот запястья — медные инструменты, тычок указательным пальцем — арфа.

Фридрих открыл глаза и понял, что музыка ему не просто слышится. Кто-то поблизости играл на губной гармошке. Чистые ноты, сложная композиция. Когда Фридрих замедлял движения прутика — замедлялась и музыка. Ускорял — и музыка ускорялась.

Какой-то музыкант следует за его дирижерской палочкой! Только где же он?

Фридрих огляделся — рядом ни души. Он опустил руки, но музыка все еще звучала, неторопливая, звучная, неотвязная. То, чудится, играют на флейте, то на кларнете. В низких нотах он различил виолончель.

Фридрих в жизни своей не слышал такой игры. Он слушал как зачарованный, а его глаза и уши искали источник звука и в конце концов остановились на открытом окне в верхнем этаже склада на той стороне луга. У Фридриха дыхание занялось: кладбище!

Фридрих там никогда не бывал, но слышал всякое. «Туда отправляют машины умирать. В сумерках случаются загадочные вещи. Бывает, человек поднимется туда и не вернется».

Фридрих замер в нерешительности. Но песня так звала, так манила. Что там может быть очень уж страшного? Наверное, слухи врут. Фридрих подошел к порогу, оставил у двери судок с обедом. Не может быть опасным человек, который создает такую музыку!

Фридрих открыл тяжелую дверь и шагнул внутрь. Музыка доносилась откуда-то сверху. Фридрих стал медленно подниматься по темной лестнице.

На верхнем этаже он толкнул дверь и вошел в просторную комнату. С обеих сторон виднелись полукруглые окна от пола до потолка, но сквозь годами копившийся слой грязи пробивались всего несколько тонких лучиков света. Почти вся комната тонула в тени.

Кругом теснились старые машины — неповоротливые конструкции из стали и железа. С потолка свисали десятки колес, а на полу и на столах лежали другие детали давней сложной системы шкивов и блоков. На потолочных балках, словно черные змеи, болтались давно ненужные кожаные ремни.

«Сюда отправляют машины умирать».

Музыка теперь звучала громче, но музыканта по-прежнему не было видно.

Фридрих вдохнул затхлый, пыльный воздух и чихнул.

Музыка смолкла.

— Здрасьте? — окликнул Фридрих.

Эхо подхватило:

— …Асьте… асьте…

У ног Фридриха прошмыгнула мышь.

Вновь зазвучал припев «Колыбельной». Музыка словно потянула Фридриха вперед. Слезы навернулись на глаза. Кто это играет так страстно и красиво?

Фридрих пробирался между искореженными остовами машин. Большой станок, накрытый замызганной клеенкой, мешал заглянуть в угол. Фридрих обошел его.

Музыка снова прервалась.

Фридрих крикнул:

— Покажитесь, пожалуйста!

И вновь услышал «Колыбельную».

Он всмотрелся в темный угол, откуда, ему казалось, звучала музыка.

Там никого не было.

Фридрих подошел к окну, которое видел с луга. Тогда оно было открыто, а сейчас — закрыто. Стекло грязное и мутное, как и в соседних окнах. По углам паутина. Пыль на полу лежит сплошным ковром, никем не потревоженная. Сюда уже давно никто не заходил.

«В сумерках случаются загадочные вещи».

Может, он в самом деле видел призрака? Или кто-то над ним подшутил?

Фридрих окинул взглядом огромное помещение. Выход из него только один — там же, где вход. Никто не смог бы проскочить незаметно.

Он снова обернулся к окну. У окна стоял деревянный письменный стол на львиных лапах. Фридрих перегнулся через стол и протер на грязном стекле круглый глазок. Стало видно поваленное дерево, где он обедал, и птиц рядом. Точно, окно то самое. Фридрих подергал задвижку, задел стол, и в столе что-то забренчало.