Эдуард Поляков - По любви [сборник]

Долгими ноябрьскими вечерами сидели сонинские обыкновенно в одной избе. По субботам играли в русское лото в просторной, высокой и светлой хоромине Ка́тюшки, служившей в войну штабом роте нагрянувших под Москву немцев.

А на неделях после трудов брели снежными, освещаемыми только светом луны тропками в избу к Дашеньке.

Изба её была невелика. Горница, перегороженная надвое тонкой деревянной перегородкой, оклеенной неброскими обоями, да прихожая с кухонькой. Печки было две. На зиму ловкая и умелая на все руки шестидесятисемилетняя бабушка троих малолетних внуков выкладывала на толстом стальном листе маленькую печурку с плитой. А трубу выводила в дымоход большой печи-шведки, замазывая отверстие с вынутыми кирпичами глиной, припасённой с поздней осени.

Маленькая печка топилась легко. Быстро нагревала избу, пока расходилась в топке основная. Зато потом уже тепло отдавала эта «большиха». Малая стыла тоже быстрее.

Ребятишкам было тепло в избе. Жили они впятером: Дашенька, дочь её Наталья и внуки: трёхлетняя Юлька, четырёхлетний Фимка да пятилетний Венька – Натальины погодки. Отец с ними не жил. Наталья с Дашенькой вдвоём с ними управлялись.

Приходили соседи к Дашеньке на огонёк. Погреться. Посмотреть телевизор.

Недавно Наталья взяла в кредит в ПОСПО новенький «Рассвет», и теперь изба по вечерам заливалась голубым огоньком телеэкрана, а ребята смотрели всё подряд, но ждали мультиков, «Спокойной ночи, малыши» с Филей, Хрюшей и Степашкой и «В гостях у сказки» с доброй тётей Валей.

Сегодня по первой программе (а в деревне принимала антенна всего три) вечером показывают вторую серию фильма «Место встречи изменить нельзя».

Дашенька покормила внучат, отпустила в комнату – готовиться спать. Но те всё равно не спали. Шалили. Возились. Играли. Ждали гостей. Гости обычно обязательно приносили что-нибудь вкусненькое.

Первым распахнул дверь дед Коля по прозвищу Ширя. Он перешёл по льду схватившуюся нынешними ранними морозами Москву-реку и, не заходя к себе домой, завернул к Дашеньке. Так было удобнее. Достал чекушку водки. Вывалил на стол пакет с жёлтыми круглыми карамельками-лимончиками. Чекушка для взрослых. Карамельки – малышам.

– Здорово, Дарья. Ух, натопила! Хорошо у тебя! Кино-то пустишь поглядеть?

– Здравствуй. Зашёл уж. Раздевайся. Проходи. Грейся. Сейчас, поди, ещё народ подойдёт.

Ширя брал с подвесной полочки в прихожей две рюмки на тонких ножках, дул в них и наливал себе и Дашеньке. Чокались молча. Выпивали.

Так и в этот раз. Ширя крякнул и достал из кармана своего мехового полушубка свёрток.

– Вот. Держи. Юльке валеночки поправил.

– Спасибо, Николай.

Ширя разделся и пошёл в горницу, раздавая ребяткам по конфетке. Потом перевернул набок табурет. Сел перед ним на колени. Вытащил из карманов сапожницкой тужурки кисет и порванные на квадратики листики газеты. Снял пальцем верхний листик, остальные вернул в карман и насыпал в бумажку грядочку табака-самосада, заработанного за сапоги у деда Гордея, скрутил козью ножку и закурил. Крепкий дымок синими струйками потянулся по горнице. По телевизору шла программа под названием «Советы и жизнь».

– А знаешь, Дашенька, какой сегодня день?

Дашенька сидела у стола под лампой и штопала Венькины разодранные на коленках колготки.

– Вторник.

– Нет, Дашенька. Вторник – это не день. Сегодня мы с ребятами в сорок третьем от фашистов Житомир освободили. Налей-ка мне ещё рюмку. Да поднеси. Надо помянуть.

– Может, закусить хочешь? Я капусты квашеной наберу.

– Не надо. Конфетину дай, и будя…

Дохнуло по полу холодом, и послышался голос бабы Нюши, жены деда Николая. Она входила в избу с баночкой козьего молока.

– Что ж ты, инаральчик сапожной, домой не зашёл?

– Нюша, не лезь в разговор. Не видишь, я смотрю?

– Ты с ним, что ли, с ящиком энтим, разговариваешь?

– Нюша, курва, молчи!

Нюша села к столу. Сложила крупные, шишкастые в суставах пальцы друг в дружку и заколесила большими пальцами друг об друга.

Чекушка уж была пуста и припрятана Дашенькой. Нюша смотрела на её штопанье подслеповатыми глазами и качала головой.

– Сколько лет-то стекло, как Алёшка-кум помер?

Дарья подняла на Нюшу потускневший взгляд, вздохнула и, опустив глаза к колготкам, произнесла:

– Забыла? В пятьдесят четвёртом весной, перед Пасхой.

– Это уж ты четверть веку одна кукуешь? Да… История.

– Ну почему одна? С дочерью вот, с внуками живу. Не заскучаешь.

– Молодец ты, Дарья, молодец. А я вот с этим инаральчиком всё воюю. Ведь он ( Нюша перешла на шёпот ) нарочно домой не идёт. Говорит обычно, что ключи не находит. А сам – шасть! И к тебе первым делом.

– Да ты не ревнуешь ли, Нюша?

– Господь с тобой, кума. Я только не пойму, чего его сюда тянет. Дома тоже печь натоплена.

– Здесь, видать, теплее…

Спрятав в платок улыбку, Дарья обернулась на дверь. Которая открылась, явив клюку бабки Таранихи. Вот вошла и сама старая одноглазая бабка в сером пуховом платке, живущая в крайней сонинской избе. Дашенька подставила ей табурет. Тараниха села, опустив платок на плечи и обнажая старинный кружевной чепец, сплетённый ею когда-то на коклюшках. Тараниха похожа на старуху из фильма про Пиковую даму.

– Дискать-дискать, Дашенька. Как у тебя тепло. Ребятки-то не спят ещё? Какие они у тебя хорошие. Посижу чуть-чуть. Да пойду ещё. Хо́дить мне надо. Хо́дить.

Тараниха обычно сидела у стола, опираясь на клюку, и закрывала от удовольствия один глаз. Так закрывают глазки куры у Дашеньки во дворе на нашесте, взлетая на него по очереди после захода солнца.

Спустя какое-то время обычно подходила Ка́тюшка, согнутая колесом вечная Дашенькина колхозная напарница, живущая через дом. С хитрой добродушной улыбкой здоровалась с народом. Выставляла на стол из-за пазухи литровочку самодельной наливки-сливянки. Явилась и сегодня:

– Привет честной компании! Не опоздала на вторую серию?

Тараниха открыла глаз и с укором поглядела на Ка́тюшку.

– Дискать-дискать, Ка́тюшка, дверь-то плотно закрывай. Сквозит. Всё тепло упустишь. Деткам спать ночью-то энтим истопом.

Дашенька прикрыла плотнее входную дверь и сообщила:

– Не переживай, тётка Василиса. На ночь я ещё подтоплю. Грейтесь на здоровье.

Бывшие колхозницы выпили на троих Ка́тюшкиной сливянки. Предлагали Шире, но он только рукой махнул. Пейте сами этот компот.

Стали рассаживаться у телевизора. Одна Тараниха сидела в сторонке, грея у печки свои старушечьи кости.

Вторая серия фильма началась. На голубом экране появился парусник. Стукнула рында. Зазвучала тревожная музыка. Пошли титры с главными героями, и Дашенька сделала небольшой комментарий (хозяйку никто не осмеливался перебивать):