Эдуард Поляков - По любви [сборник]

На подходе оказалось, что этот овраг располагался на другом берегу реки Москвы. А маршрут, обозначенный в навигаторе, обманывал доверчивых пользователей мобильного приложения! Вот и верь этим электронным картам! Пришлось раздеваться и переходить реку вброд. Благо здесь, на середине реки, возвышался могучий остров, разрывающий своим непобедимым брюхом реку. Перерезая это брюхо, с осыпавшимися ходами бобровых нор и поросшее густой сочно пахнувшей травой, бежала песчаными перекатами с волосами тины и гладкими, обточенными годами камнями на дне, переливалась на солнце прозрачная речная вода с лезущими под ноги пескарями и пугливыми голавлями, убегающими под взглядом чужака вниз по течению.

Он разулся, засучил брюки и по колено в самых глубоких местах перешёл на другой берег. На этой стороне реки в лесу было тихо и сыро. Пели птицы. Пищали подлетевшие знакомиться комары.

Алексей поднимался по крутому каменисто-известняковому склону вверх, хватаясь за гибкие прутья, вонзённые в землю слабыми корнями. Отталкивался руками от молодых деревьев. Продирался сквозь жгучую, стоящую стеной крапиву, огибал дружные кусты лещины. Он уже почти вскарабкался на первую ровную, расположенную параллельно руслу реки площадку, как вдруг позвонили из редакции:

– Назаров, ты далеко? – Виктория Николаевна хотела выяснить, сможет ли он вернуться и срочно выехать в Капотню. Ей нужны были оперативные материалы с очередного ЧП.

– Не успею. Я уже на месте. Далеко от Москвы.

Та бросила трубку.

Через глубокий овраг, заросший крапивой и кустами бузины, упало когда-то и лежало теперь мёртвым стволом толстое замшелое бревно. На дне самого оврага, спрятанный от глаз, в невысокой влажной траве бежал ручеёк, выглядывающий только на запрудках с коряжником.

Перепрыгнув через ручей в том месте, где склоны оврага были круче и расстояние между ними короче, Алексей наторённой кем-то тропинкой вышел к широкому, засеянному люцерной и горохом полю. Здесь, жужжа и неугомонно трудясь, по затейливым белым и фиолетовым цветкам хозяйничали толстые шмели и изящные желтосумые пчёлки. Порхали, пестрея своей легкокрылой красотой, разноцветные бабочки.

Он сделал несколько снимков на фотокамеру и оглядел поле, прикрывшись от солнца рукой, пытаясь отыскать дорогу или тропку в ближайшую деревню. Деревня была там, под горочкой, с крышами построенных и строящихся коттеджей, с оттиснутыми этим безудержным новоделом, прячущимися в зелени поспевающих садов и покосившимися от времени избами деревенских жителей.

У кого бы спросить про Зараз? Может, кто расскажет о каких-то любопытных фактах… Назаров шёл обнаруженной неподалёку тропинкой через цветущее душистое поле вниз, поглаживая раскинутыми руками сытные высокие травы, и радовался, что ещё есть в Подмосковье земля, которая не пустует и кем-то обрабатывается.

Перед крайней избой с заплесневевшим и разваливающимся забором из штакетника, снесённым на углу то ли неуклюжими тракторными боронами, то ли пьяным лихачом, он встретил старушку, согнувшуюся под тяжестью полного ведра.

– Здравствуйте, бабушка!

– Здравствуй, сынок! Заходи-заходи. Что? Потерялся?

– Да я вот… Зараз ищу. Не подскажете? Есть у вас такой? Я журналист. Статью буду писать про него.

Старушка посадила гостя за стол. Поставила перед ним железную эмалированную миску с крупной душистой клубникой.

– Кушай, сынок. Угощайся. Были тут до тебя писаки. И с камерами тоже приезжали. Расспрашивали наших местных. А я-то про Зараз тебе что знаю – расскажу.

Она закончила с делами и стала рассказывать:

– Ну слушай. Значит, звать меня Вера Ивановна… Родилась я перед самой войной…

– Алексей, – представился он и перебил: – Вера Ивановна, а можно сразу про Зараз?

Забеспокоился, что её рассказ будет долгим и обстоятельным и отнимет много времени.

– Ты не волнуйся. Дойдёт и до Зараза разговор. Слушай. Не перебивай. Я всё как надо расскажу.

Настроившуюся на детальный рассказ собеседницу он больше не останавливал. Записывал её монолог на диктофон.

– Родилась, значит, я перед самой войной. В войну голодно у нас было. Много детишек и взрослых поумерло. Кто с простуды. Кто с голоду. Кого фашисты расстреляли. Жили в погребах. От немцев прятались. А они наши дома заняли. Я вот выжила. И слава богу. В первый раз в детстве и услыхала про этот Зараз. Мне лет восемь или девять тогда было. Жил у нас в деревне дед, Данила, который разные истории собирал да рассказывал. Здоровенный был дед, строитель знатный, на топор леповатый. Мог из липы одним энтим топориком нам, детворе, из кругленьких брёвешек игрушки – куколок, грабельки, лопатки – вырезать. Мастер. И на душу мягкий. Так вот, дед Данила так умел прибаутку или историю завернуть, что мы уши развешивали и со смеху по земле катались. Вот до чего его юмор доводил. И взрослые тоже. Те даже больше нашего. Мы, ребятишки, собирались у него около дома и просили что-нибудь рассказать. Он не только веселушки баял. Ещё были памяти. Так вот, он выдал как-то раз, что дед его по секрету сказывал, будто в тыща восемьсот двенадцатом годе, во время Отечественной войны, французы, когда из Москвы бегли, хотели закопать в нашем Заразе награбленное золото. Спустили в энтот овраг целый обоз. Нашли в склоне большую пещеру. Стали прятать туда золото. За ними один мальчонка деревенский подглядывал. И побежал в деревню рассказывать. Мужики собрали отряд с вилами. Хотели французов в плен взять. Пришли на другой день наутро – ни телег, ни лошадей, ни людей, ни пещеры. Только ма-а-аленькая расщелинка в том месте. Всё чисто. Ночью снегопад сильный был. Никаких следов. Решили, что прятать клад французы передумали. Мальчишку за уши оттрепали. Так и не нашли ничего. Потом лет тридцать назад в енто место в Заразе гробокопатели обыдёнкой наезжали. Водили своими пикалками. Ничего не нашли. Была ещё одна история, про которую дед Данила нам чесал. Году в шестидесятом позапрошлого веку барин с барыней по полю ехали около Зараза в сильный дождь. И прямо в поле на дороге провалились. Вместе с возничим и лошадьми. После этого случая там осталась огромная яма, залитая водой. В народе эту яму Пропастной назвали. У нас к ней народ ходить не любит. А вот новые русские стали туда мусор свозить. Из самосвалов валят. Засыпают всякой гадостью. Почти всю уже засыпали. Предупредить хочу тебя. Не лазил бы, Алёша, ты туда, не ходил к ней… Подходишь к этой яме, и душа сыпется… Учёные как-то приезжали. Бурили там. Говорили, мол, под этой ямой огромное подземное озеро. Жуть.

Алексей на это улыбался:

– Да я только гляну… Пару-тройку фотографий сделаю. И всё.

Он попрощался с гостеприимной рассказчицей. И, уходя, поправил секцию забора, подняв и подперев её с двух сторон ещё не сгнившими досками с угла, и подбил доски камнем с дороги. А сам камень положил здесь же.