Юрий Любопытнов - Озеро призраков

— Это я так, на всякий случай, — ответил Шплинт.

— В пятницу, так в пятницу, — сказал Вадим. — Чем быстрее, тем лучше.

— Тебя Вадимом зовут? — обратился к нему Шплинт.

— Да, а что?

— Слетай за бутылкой! Обмоем это дело.

Вадим встал со стула, но Яшка его вновь усадил.

— Не надо ходить, сиди! Тётя Дуся, — позвал он уборщицу.

Та мигом подошла.

— Давай деньги, — протянул Яшка руку к Вадиму.\

Тот протянул десятку.

— Возьми, — втиснул Яшка красную бумажку в руку уборщицы. — Припасы у тебя, надеюсь, есть, — он подмигнул ей. — Неси давай, сдачи не надо. Только сама знаешь — поаккуратнее.

В конце этого дня Вадим издали показал Шплинту Виктора Степановича, когда тот выносил мусорное ведро, чтобы высыпать в машину.

11.

Утром князь Даниил встал рано. Из серебряного рукомоя ополоснул лицо, вытерся расшитым полотенцем, надел лёгкую рубаху и вышел на волю.

Над Радонежским поднималось горячее летнее солнце. От пруда, вырытого недалеко от боярских хором, тянуло утренней прохладой, запахом ряски и ещё чем-то болотным. Трава стояла налитая, тугая и зелёная, ждавшая недальнего своего часа, когда ляжет под косу, а потом запах свежевысушенного сена будет долго гулять по округе и будоражить селян сладким благоуханием. А пока луга вдоль Пажи звенели. Этот звук, происходивший от движения крыльев множества насекомых, говорил, что лето в самом разгаре, самая пора благодати для души человеческой.

— После лёгкого завтрака — князь не любил утром обременять желудок лишним — Даниил Александрович потребовал привести к нему волхва.

Находившийся рядом Иероним ответил:

- Утёк волхв. Разворошил на амбаре солому и утёк.

— Удрал! — вспылил князь. — Кто его предупредил?

Иероним молчал. Боясь навлечь на себя гнев князя, он не сказал ему о том, что ночью волхв был пойман и посажен в амбар. Он прикусил губу, когда проговорился, что убежал волхв из амбара, однако князь этого не заметил.

— Кто его предупредил? — продолжал горячиться князь.

— Это он, пёс, — сказал Иероним, указывая на боярина Никифора, молча стоявшего у порога, — распустил язычников. Это он своим слабоволием не позволяет укрепиться вере христовой в Радонежском.

Никифор продолжал неподвижно стоять, теребя кисти на поясе рубахи, что говорило о его волнении, хотя лицо было спокойным

— Твой отец, княже, — обратился он к Даниилу, — Александр Ярославич, был твёрд в решениях своих и мудр. Не помыслив здраво, он никогда не поспешал.

— Правду говоришь, боярин. Батюшка не делал опрометчивых шагов. — И, обращаясь к Иерониму, князь насмешливо сказал: — А ведь не гоже в гостях хулить хозяина, а?

Иероним отвернулся к окну и ничего не ответил. Видно было из-за спины, как вздрагивала его борода.

— Седлайте коней! — вскочил с лавки Даниил Александрович. — Едем на требише.

— Я тоже, — сказал Иероним, оборачиваясь. — Едем на поганое. Божницу идолопоклонников надо сравнять с землёй, развеять, сжечь!

Иероним был зол на волхвов. Воспитанный в духе слепого повиновения христианской вере, он не терпел инакомыслия. Всё, что было против христовой веры, должно было быть уничтожено, потому что не имело права на существование. Князь же, хоть и молод был, но разумен и понимал, что крутыми мерами веру предков не истребишь, а народ озлобишь, да и надо ли князю кровью истреблять старинные обычаи, когда естьдругие пути.

— Веди нас, Никифор, в рощу! — вскричал князь и сел в седло.

Приехали на жрище. Оно представляло из себя круглый холм, поросший дубами. Вершина оканчивалась поляной, на которой была кумирня — на утрамбованной, очищенной от травы площадке, стояли деревянные боги, с усами, покрашенными красной краской. Площадка была обведена канавкой. В центре стоял жертвенный стол. Было тихо, лишь дубы шелестели жёсткими листьями. Князю показалось, что они шептали: «Вы зачем пришли? Зачем пришли?!»

Он несколько секунд молча сидел в седле, уронив поводья. А Иероним кипятился, бегая по поляне, задрав рясу:

— Поганище разметать, болванов низвергнуть и послать по реке, как было при князе Володимере…

Князь объехал капище, а потом стегнул коня.

— Поехали!

— А идолище? — спросил Иероним, в недоумении подняв глаза на князя.

Князь ему ничего не ответил, а боярину Никифору сказал:

— Собирай народ на площадь. Всех собирай — и старых, и малых.

— Выполню, как сказано, княже, — ответил боярин и во весь ход поскакал к Радонежскому.

Ударили в колокол. Его тягучий звон прокатился над окрестностями. Из полуземлянок, изб повыскакивали люди.

— Пошто трезвонят, али что случилось?

— Князь приехал, что-то решать миром надобно.

Народ радонежский собирался на торговую площадь. Стояли на жаре, не расходясь, ожидая князя, перебрасываясь короткими словечками. Были и подростки, которым надоедало стоять как вкопанным, и они возились, тузили друг друга кулаками. На них шикали взрослые, останавливали. В глазах некоторых было ожидание неминуемой беды или несчастья. Мужики постарше держались степенно, пряча тайные ожидания в душе. С утра по селу разнеслась печальная весть — Рщигу поймали и хотели судить за его волхования и веру, но он сбежал.

На высокое крыльцо вышел князь в белой длинной рубахе с красной вышитой каймой по подолу, по рукавам и вороту. На поясе висел небольшой нож в серебряных с чернью ножнах. На каблучках мягких сафьяновых сапожек были набиты подковки и при ходьбе цокали.

Оглядев собравшихся, Даниил Александрович повёл такую речь:

— Ведомо мне, что вы, холопы мои, в церковь божию не ходите, а норовите ходить в дубравы, где предаётесь разным пакостям и грхопадению. Справляете разные богопротивные требы, поклоняетесь истуканам, кровью жертвенных животных мажете своему идолу губы, дабы насытить его.

Народ, сняв шапки, молчал. Довольный речью, Иероним теребил на груди рясу, продолжая внимательно слушать князя.

— Где Рщига — холоп мой!? Где он — попирающий веру христову, отвращающий вас от истинного Бога? Ушёл в лес от суда моего?! Я вас казнить не буду, но вы выполните волю мою, — Даниил Александрович примолк, обвёл глазами безмолвствующий люд радонежский. — Я приказвываю вам дорогу, что ведёт из Москвы в Переяславль провести через Радонежское, и должна она пройти через ваше идолище. А пока я остаюсь здесь, в Радонеже. И от каждого дыма вы будете носить оброк мне и слугам моим: молоко, мясо, птицу, яйца, рыбу, мёд, зелень и прочая и прочая. И будете носить столько дён, сколько будете строить дорогу и столько дён я буду стоять у вас на постое.