Юрий Любопытнов - Озеро призраков

Она говорила складно, продуманно. Он слушал её и больше не перебивал. Он понял, что для этой женщины олицетворением порядочности человека, его веса в обществе является или вещь, которой он обладает, или зарплата, которую получает, или должность. Чем больше достаток человека, тем он выше, качественнее.

— От вас требуется только одно — не стойте на её пути, не встречайтесь с Мариной, — заключила она.

— Я не могу вам этого обещать, — ответил Климов, как можно мягче, хотя в душе был готов наговорить ей дерзостей.

— Вы же умный, должно быть, человек. Я мать. Я дочь свою знаю лучше вас… Это преходящее увлечение. Вы должны уехать. Подумайте, в ваших руках судьба двух… трёх человек. Марина вас мало знает. Виктора она знает шесть лет. Он кандидат наук, к нему очень привязана Ирочка, он ей вместо отца, а вы знаете, что это для ребёнка? Нет, вы не знаете этого. Вы — эгоист!

- Это уж слишком, — вспылил Климов.

— Я приму свои меры, — властно сказала Маринина мать и встала со стула.

Она ушла, не закрыв калитку, прямая, гордая правотой своих слов. А Климов стоял посреди комнаты и думал, почему он не выставил её за дверь.

К вечеру на него мутным потоком нахлынули думы. Он курил, пускал дым в раскрытое окно, и качал головой. «А она ведь не сказала, что у неё есть жених, — думал он. Уж и свадьба сговорена, оказывается…»

Он пытался в мыслях очернить Марину, заставляя думать о ней плохо, но не мог замутить её образ, который сам создал раньше. Ночью он плохо спал, а на следующий день, разбитый, рано утром уехал в город.

8

Вернулся он в деревню через три дня с намерением поговорить с Мариной и всё выяснить. Но она избегала его. Он никак не мог встретиться с ней. Он негодовал, злился, кусал ногти и, опустошённый, валился на диван. Несколько раз пытался сходить к ней домой, но вспоминал её мать и не решался. И как-то поймал Марину на мостике. Лицо её было бледным, под глазами лежали тёмные полукружья, и от этого они казались неестественно большими. В них стылым ледком плавало неведомое доселе Климову выражение.

— Ты неважно выглядишь, — сказал он ей, не зная, с чего начать разговор.

— Я плохо спала…

— Ты избегаешь меня. — Климов взял её за плечи, повернув лицом к себе.

Она неловко высвободилась.

— Ты уехал, ничего не сказав, не разобравшись. — Марина сделала шаг в сторону, бросила в воду сорванную травинку. Стебель поплыл, развернулся, попал в стремнину и исчез под берегом. Когда Марина говорила, голос её дрожал.

— Постой! — Климов схватил её за руку. — Что мне было говорить?

— А теперь мне нечего говорить.

— Я провожу тебя.

— Не надо! — Она сложила руки на груди и отошла от него.

Он смотрел, как она медленно, стуча каблуками пр деревянному настилу, перешла мостик. Вот она уже на другом берегу. Ему хотелось крикнуть, протянуть к ней руки, бежть за ней, но он стоял не шевелясь, будто каменный.

Марина обогнула наполненную водой канаву и стала подниматься по тропинке, где Климов впервые назвал её по имени и где впервые она шла рядом. Она вышла на высокий край берега и остановилась. Казалось, вот-вот она обернётся, но не обернулась, а, закрыв лицо руками, побежала в деревню.

Он долго сидел на берегу реки, глядя, как холодеющие воды текли под мосток, омывая небольшие камни, кусты ольхи. Воды текли спокойные и безразличные ко всему. На западе загоралась негреющая августовская вечерняя заря. Она всколыхнула волнами небо и потухла, оставив после себя серый пепел, В этом пепле угасало солнце.

9

Дня через три Климов увидел на улице Ирочку. Девочка ему сказала:

— А мы уезжаем сегодня.

Он спросил:

— Совсем уезжаете?

— Насовсем. Мне в школу надо…. Нет, приедем яблоки обрывать, когда они поспеют.

— И мама уезжает?

— Да, сначала мы с мамой, а потом бабушка.

— Рано вы уезжаете, ещё середина августа.

— Бабушка говорит, что я набралась сил. Больше здесь делать нечего, одни волнения для мамы.

— Это бабушка говорит?

— Бабушка. Она у нас умная.

Из дома вышла Марина с матерью. Климов слышал, как мать говорила:

— И что ты не захотела? Виктор бы довёз, а то трясись в автобусе.

Увидев Климова, сухо кивнула ему и громко сказала:

— Ну езжайте! А я через день-два подъеду.

— Я провожу вас, — сказал Климов Марине и хотел взять её чемодан.

— Спасибо, не надо, — ответила она и пошла вперёд.

— Не опоздайте на автобус! — крикнула ей мать. — Следующий пойдёт через час.

— Не скучайте, дядя Саша! — сказала девочка и помахала веткой рябины.

Придя домой, Климов почувствовал себя одиноким и никому не нужным. В доме было тяжело переживать разлуку, и ноги сами собой привели его на берег реки, к перекату. Он снял ботинки и перешёл реку. Вот и луг, где он видел её счастливое лицо, слышал её радостный смех. Где теперь всё это? Тогда был солнечный день. Луг тонул в разливе цветущих трав. Летали бабочки, гудели шмели и пчёлы — всё радовалось жизни. Теперь луг не звенит. Он поёт прощальную песню, но на не слышна. Она тиха, как бег воды в берегах, как полёт первого жёлтого листа над водой, как проблеск солнца из-за тучи.

10

Тянулись дни. Шли дожди — холодные и долгие. Климов сидел в сыром нетопленном помещении. Их дом был закрыт. Был он тих и пуст. Только в саду исподволь наливались соком антоновские яблоки, приобретая тёплые жёлтые оттенки.

Тонкими, хрупкими утрами пришёл сентябрь. В листве деревьев появилась прожелть, засеребрились в воздухе нити паутины. Горизонт отодвинулся, а небо заголубело холодной чистотой и стало глубже. Дни стояли застывшие, словно в оцепенении, словно хотели обернуться назад, — позабыли что-то да раздумали. Вода в реке приобрела холодную ломкость и начинала засыпать. Сон сламывал её на излучинах, на глубоких местах. Пошёл листопад. Ветер выметал опушки, собирал жёлтые, багряные, бурые листья, закручивал их, гнал по дорогам, по полям, поднимал к небу и швырял в канавы, в пруды, в реки. Только крушину не охватил, не сжёг огонь осени. Стояла она молодая, зелёная.

Днями Климов валялся на диване. Не работал. Переживал. И ждал.

Серыми продрогшими утренниками ступил октябрь. Деревья день за днём роняли оставшуюся листву. В садах убирали последние яблоки. Улицы пахли анисом и антоновкой.