Ольга Аникина - Рассказы

Всё это время самка настырно выковыривала клювом пёрышко, застрявшее между прутьев — ей ни до чего больше не было дела.

Несколько месяцев назад Роберт попал впросак. Он не мог найти выхода. Он начал просыпаться ночами, сидеть на кухне до утра и курить в форточку. Его стали мучить боли в желудке. Бровь его дёргалась почти постоянно. Есть статусы в социальных сетях, в которых значится: «всё сложно». Раньше Роберт над ними посмеивался, а сейчас смеяться перестал. Не только над ними, но и вообще.

Роберта назвали Робертом в честь поэта. Того самого. И хотя время шестидесятников отходило, и начинались новая эпоха, «тот самый поэт» был личностью положительной, и в семье решение было принято единогласно. Этот ли факт сыграл в жизни Роберта роковую роль, а может быть, покладистый характер и удивительное обаяние, которыми его наградила природа, но получилось так, что Роберт всегда нравился людям. Было в нём нечто располагающее. Особыми талантами он не отличался, да и внешностью обладал скорее заурядной, хотя и не лишённой приятности: высокий рост, крепкая фигура, продолговатое лицо с мягким подбородком. У Роберта были русые волосы, которые могли выглядеть и тёмными и светлыми. Коричневые вкрапления на серо-зеленоватой радужке придавали ей странный оттенок; не знаю, почему, но многие считали Роберта кареглазым, хотя мне всегда казалось, что его глаза голубые.

Роберт умел говорить с людьми, и казалось, что в процессе разговора он как будто становился похожим на своих собеседников. Но происходило это не путём пошлого подхалимажа, а по причине высокой чувствительности. В минуты волнения у него начинала дёргаться левая бровь и угол рта; так было с детства, так осталось и на всю жизнь. Впрочем, эта трогательная особенность обычно играла ему на руку, потому что вызывала ответные подрагивания материнского и бабушкиного, а впоследствии вообще всех жалостливых женских сердец.

Очень часто такие натуры, как Роберт, становятся артистами или художниками, но его родители однажды решили, что знание права всегда будет в цене, и юрист при любых обстоятельствах не останется без заработка. Роберт с восторгом узнал, что юристами были и Гёте, и Чайковский, и даже Станислав Лем, и, в целом, ничего не имел против такого хода судьбы. Ему, как и почти всем любимым детям, легко давались все школьные предметы, и поэтому Роберту было из чего выбирать: с аттестатом, в котором пятёрки были ровненькие, словно бы выпущенные из одного пулеметного дула, он попал точно в цель: двери юридического факультета перед ним распахнулись во всю ширь. Впрочем, мне кажется, что, если бы родители увидели в Роберте врача или бухгалтера, он отлично бы справился и с той, и с другой ролью.

Сначала Роберт стал старостой группы, потом — председателем профкома. Через два года после окончания института Роберт, имея хорошие связи, умудрился сколотить свою маленькую юридическую фирму, и дела у него пошли совсем неплохо. Да и в целом жизнь его сложилась бы удачно, если бы в течение нескольких лет к Роберту медленно не подползал бы один каверзный вопрос. И наступил день, когда вопрос подполз совсем близко и встал перед ним, как лист перед травой.

— Определись, короче, за кого ты: за этих или за тех, — сказал ему однажды Лёва, неизменный товарищ со времен студенческой, походно-палаточной юности. Сам он давно уже определился, да так, что однажды даже пострадал за свои приоритеты. — Что для тебя важнее? Власть или свобода?

Роберт тогда улыбнулся и похлопал Лёву по плечу. Друзья потому и друзья, как говорил Эпикур, что они смотрят всегда в одном направлении. Роберт и Лёва в тот вечер, помнится, пропустили ещё по одной и разъехались в хорошем расположении духа. И эпизод забылся.

Забылся, но неожиданно тот же самый вопрос, негодуя, вскоре задала Роберту его собственная жена. Она стояла над ним с половником, и глаза её горели.

— …как ты с ними общаешься? Они же все, вот и Лёва твой тоже — просто искатели проблем! Не нравится им — пусть валят за границу! Скатертью дорожка!

Роберт в ответ на эту тираду многословно похвалил рассольник и внезапно вспомнил про деньги, которые жена просила выделить ей на личные нужды. Домашний вечер был спасён. Но этим дело не кончилось.

— Нам нужно быть предельно осмотрительными в выборе клиентов, — сказал Роберту один из партнёров. — Надо думать о репутации. Обстановка накаляется.

И партнёр предложил новую стратегию. Обе фирмы должны были отказаться сотрудничать с представителями определённых взглядов. Роберт потёр виски и положил рацпредложение под стекло.

Через несколько недель снова объявился Лёва. Он звал Роберта на важное общественное мероприятие в центре города. В одном из парков была сооружена сцена, а служители порядка заблаговременно оцепили бульвар на небольшом отдалении от неё.

Роберт демонстративно захлюпал совершенно здоровым носом. Сославшись на простуду, он остался дома, слушать, как жена сотрясает воздух и поносит ненавистного Лёву с единомышленниками. Лёва после того случая не звонил другу и не брал трубку. «Как же так? — спрашивал себя Роберт, понимая, что происходит непоправимое. — Из-за какого-то митинга!» Но Лёва был непреклонен.

В социальных сетях раскол ощущался ещё острее. Люди с разными взглядами обливали друг друга грязью, бились за свои убеждения не на жизнь, а на смерть, если таковая возможна в виртуальном мире. Роберта одновременно отфрендили один некогда дружественный коллега и бывший клиент, которому он выиграл дело. В чём причина? Роберт терялся в догадках. Но контрольный выстрел в голову не заставил себя ждать.

К Роберту через посредников обратился клиент, и ему нельзя было отказать. Но Роберт должен был отказать.

Клиент Х был неофициальным лидером таких, как Лёва. Но его проклинали такие, как жена. Да и партнёры никогда не поняли бы Роберта, подпиши он злосчастный договор. А вот родители, например, как люди старой закалки, восхищались этим человеком, потому что Х был неоднозначной, яркой фигурой. В голове Роберта творилось чёрт знает что. К тому же журналисты пронюхали про контакты Роберта с Лидером и, сделав конфликт достоянием общественности, ждали, какое решение будет принято.

Жена схватила в охапку дочку и демонстративно уехала с ней в отпуск, бросив Роберту на прощание презрительную гримаску.

«Почему, почему всё это навалилось так внезапно, так жестоко?» — думал Роберт, опустошая пачку за пачкой и привычно смахивая дым в форточку, хотя дома, кроме него, никого не было. Он вдруг понял, что ему глубоко плевать и на власть, и на свободу. Это были вещи абстрактные, и он, чувствуя, что должен сделать выбор, видел сложность не в самом его факте, а в том, что последует за ним. Великие нравственные вопросы, из-за которых его близкие люди спорили до хрипоты, казались Роберту сущей ерундой, ведь ему предстояло решить задачу сложнее и страшнее. И он мог вытерпеть что угодно, кроме противостояния: друг или жена, родители или партнёры. Чтобы оттянуть решение, он был согласен на всё, даже на инфаркт. Время от времени он прислушивался к собственному сердцу, но сердце оказалось на удивление крепким. «Ну хорошо, не инфаркт, пусть тогда будет инсульт, хоть самый маленький. Микроинсульт». Но и сосуды работали отменно.