Виктор Пелевин - Тайные виды на гору Фудзи [litres]

Эти волны – как бы непостижимая радиопередача, из которой возникает все. В сущности, до нее ничего знакомого нам нет. Я, ты, другие, мир, тело, душа – это то, чем волны становятся после… Не знаю, как сказать. Нашего с ними отождествления? Что-то вроде этого, хотя тут уже очень трудно продираться сквозь слова, потому что они начинают противоречить сами себе.

Это как подаваемое к соплу топливо за секунду до воспламенения того огня, где мы корчимся всю жизнь и откуда не можем выйти, потому что мы и есть этот огонь. И смерть здесь вовсе не решает вопроса, поскольку никак не задевает ни этих волн, ни их непостижимого источника – пропав в одном месте, огонь вспыхнет в другом, и снова будет «я», головка от меня и все остальное многообразие человеческих радостей и смыслов.

Но это не значит, что огонь снова загорится в том же околотке. Нет. Огонь каждый раз заново создает свое «время», «место» и все такое прочее. Вот это я просек совершенно точно – и понял наконец, что хотел сказать саядо Ан, когда говорил, что спорить о феноменах нет никакого смысла. Ни смысла, ни возможности. Это как если бы дым рассуждал об огне. Вернее, думал, что рассуждает, пока его засасывает в вентиляцию.

Ученики Будды, как я понял, как раз и старались этот огонь погасить, перекрыв топливный шланг. У них это называлось ниббаной, или угасанием, и это не метафизический или мистический, а чисто технический термин. Я бы даже сказал, несколько пожарный. Или вообще газпромовский – вот как гасят факел над скважиной, перекрывая газ.

И все то, что я пытаюсь сейчас описать, понимаешь в джане за долю секунды, даже не думая – просто как бы получаешь доступ к этому ментальному чертежу.

Смотреть на эти волны обычным умом нельзя, они недостижимы. А когда они делаются иногда видны из высокой спокойной джаны, вопросы ставить уже некому, там можно только видеть. Так уж все устроено. Но потом, когда выходишь из джаны, действительно можно задуматься – если это просто волны, что будет, если они угаснут? Тогда ведь, наверно, пропадет и огонь?

Когда я заметил, что напряженно об этом думаю, меня, конечно, уже вынесло из джаны.

Саядо снял шлем и сказал:

– Санкхара патчая виньяна… С вашей стороны неразумно склонять ум в сторону подобных тонких инсайтов. Во-первых, ваше восприятие крайне искажено. Во-вторых, у вас нет требуемой тренировки, и это может иметь неожиданные последствия. В-третьих, я вижу приближение определенных кармических препятствий. Пожалуйста, обратите внимание на мои слова.

– Скажите, – прошептал я, – а что это за волны?

– Волны? – переспросил саядо Ан, как мне показалось, с недоумением. – Какие волны?

– Ну это… Волны, из которых все возникает.

– Это кармически обусловленные ментальные формации, генерируемые вашим умом, – ответил монах. – Что еще, по-вашему, это может быть?

Темнит, подумал я. И решился обсудить свой опыт с Дамианом – рассказал ему про свои переживания. И про то, что сказал саядо Ан. Дамиан почему-то сразу перешел на шепот.

– Я тоже похожее видел, когда шлем настраивал… Я так думаю, Федор Семенович, эти волны – то самое, что Кастанеда называл эманациями Орла. «Санкхара патчая виньяна» на пали значит «формации порождают сознание», монахи часто это повторяют. А Кастанеда говорил, что сознание – это воспламенение эманаций, их свечение. Огонь в сопле, как вы выразились. Я раньше не понимал, как это. А теперь сам увидел… Высоко мы с вами поднялись, ох высоко… Даже страшно. Как бы вниз не упасть.

– Это ведь все вопросы снимает, – сказал я тоже шепотом. – Все вопросы вообще.

– Точно, – так же ответил Дамиан. – Я, как первый раз фишку просек, подумал – ну вот показать бы это, например, Платону. Он бы небось сразу забыл и про свою пещеру, и про тени на стене… А потом дошло – батюшки-светы, да ведь он именно про это и писал.

Тут уже я не понял, о чем он.

– Платона я не читал, – прошептал я, – и не буду. Но ведь выходит, что ничего нет, Дамиан. А только эти волны… Которых мы не видим, потому что нам кажется, что мы есть. И это наше «кажется» все заслоняет. А все совсем наоборот. Мы же… мы просто зыбкий оптический эффект непонятно где и зачем. Вот ведь, а… Кто же так устроил?

– Я не Будда, – ответил Дамиан. – Не знаю. Тем более, что и Будда на такие вопросы не отвечал. Но я вам вот что скажу. Я раньше много раз читал во всяких мистических книгах – мы, мол, никогда не рождались, никогда не умрем, то-се, пятое-десятое… Всегда казалось, что понимаю. А понял только теперь. Только саядо не говорите, он или разозлится, или смеяться будет.

С Юрой и Ринатом происходило примерно то же.

Да, все это было интересно, загадочно, страшновато – и очень похоже на рискованный психоделический трип. Но с трансформирующим восприятие инсайтом, на который надеялся Юра, мы, кажется, пролетели.

Как только сеанс кончался, мы снова становились собой.

План Юры не сработал. Мы по-прежнему не могли попадать в джаны сами.

Если говорить в терминах рейдерского захвата, мы успешно проникли на объект, побродили по нему, кое-что увидели – но вот оформить документы оказалось негде.

А потом наше счастье кончилось.

Юра как в воду глядел – всего через две недели после того, как мы научились всматриваться в непостоянство феноменов, монахи стали собираться домой. Они объяснили Дамиану, что контракт истек, продлевать его они не будут – и причин задерживаться у них нет.

Мне сразу показалось, что дело не в контракте, и я немного надавил на Дамиана. Выяснилось, что я прав.

– Это, я думаю, из-за Юрия Соломоновича, – сказал Дамиан. – Вы ему не передавайте только, расстроится.

– А что такое?

– Да он… Помните, он говорил, что в четвертой джане можно так аккуратно заглядывать во всякие вопросы. В общем, он не только говорил, но и делал, причем с самого начала. Помните, биток шесть тысяч стоил? Юрий Соломонович тогда серьезно так вложился. А когда он до восемнадцати поднялся, Юрий Соломонович постиг из четвертой джаны, что дальше он вниз пойдет. И все продал.

– Ну и что? Монахам-то какое дело?

– У них запрет на использование магических сил в мирских целях. А это и есть самая настоящая магия.

Я понял, о чем он говорит. Действительно, если Юра отмочил такой номер, честь ему и хвала – но что тогда мешало монахам самим вложиться в биткоин? А они ничего подобного не делали, вместо этого работая у нас чем-то вроде экскурсионных пони… Уже по одному этому можно было сообразить, что такие запреты были для них очень серьезным делом и Юра перешел границу.

– А извиниться нельзя?

Дамиан покачал головой.

– Нельзя. Они уже вещи собрали. В смысле, переводчики – у монахов какие вещи. Миска да зонтик.