Михаил Гаёхо - Поднимаясь колёсами на гору Фудзи. Сборник рассказов

Один человек умел предсказывать погоду.

Собственно, он мог предсказывать только дождь, но делал это точнее любого бюро прогнозов.

Высоко в небе он видел облака особой перистой формы и говорил: «Завтра будет дождь». И дождь шел.

Даже если небо было полностью синее, человек все равно видел там хотя бы одно облачко – в глубине или с краю, которое своей формой и видом говорило ему, что будет дождь. И дождь шел.

А если небо было затянуто тучами, человек мог предсказывать дождь и по тучам.

Поэтому он вообще перестал смотреть на небо.

Но после этого стал предсказывать дождь, глядя на асфальт под ногами, на лужи, на рябь по воде от ветра, на круги, расходящиеся от капель.

Человек захотел поехать в пустыню, чтобы там научиться предсказывать сушь, но не смог. Говорили, что он попал в психбольницу, что естественно для человека, который утверждает о своей каким-то образом причастности к потопу на улицах города (на тот день он предсказал ливень с выпадением месячной нормы осадков).

По другим же сведениям он попал не в больницу, а в тюрьму. По обвинению в нанесении государственному имуществу ущерба в особо крупных размерах.

Кем был в действительности нанесен тот ущерб, не известно, но следователю удалось как-то связать концы с концами. Впрочем, ущерб от потопа на улицах тоже был крупен. Поэтому вынесенный приговор – длительный срок заключения можно было считать косвенно справедливым.

Сидя в месте лишения свободы (больница или тюрьма – не имеет значения) человек не потерял своей способности. Он предсказывал дождь по пятнам от сырости на потолке, по рыбьим костям на дне миски с супом, по боли в спине, кашлю в горле, тяжелому дыханью соседа по нарам.

Моросит…

Ухов шел пешком, потому что трамваи уже не ходили.

Какой-то белый мерседес остановился рядом, и Ухов остановился тоже.

Некто вышел из машины. На нем был светлый пиджак в клетку.

«Наверное, хочет спросить, как проехать к Озеркам или на Поклонную Гору», – подумал Ухов.

Но тот, кто вышел, оказался глухонемой и спросить ничего не мог, только нечленораздельно мыкнул два раза. А руками жестикулировал очень живо. Прямо перед носом Ухова он что-то изобразил на пальцах, потом за рукав потянул, за плечо пиджачное потормошил, искательно глядя в глаза, и опять за рукав, и опять за плечо, рукав-плечо, рукав-плечо. Ничего нельзя было понять в этих жестах.

Несколько раз он показывал рукой куда-то вперед. Ухов глядел, но там ничего особенного не было видно. Наконец, он привстал на цыпочках, а локти развел в стороны, словно собирался взлететь – странный такой человек. Но не взлетел, а вместо этого сел в машину, которая тут же тронулась с места.

Когда белый мерседес уже перестал быть виден, Ухов все понял. Полез рукой во внутренний карман пиджака, и точно – бумажник с деньгами исчез. В бумажнике были все деньги Ухова. Все полностью.

Странное ощущение охватило Ухова. Как будто он оказался в чужом, незнакомом городе в пять часов утра на вокзале. Без багажа и обратного билета.

Он машинально потрогал себя за рукав, за плечо пиджачное, снова за рукав, опять за плечо. Посмотрел вперед. Вдоль улицы темнели дома, почти без огней. В конце их сходящейся перспективы мутным пятном маячила луна, вставая над горизонтом.

Ухов приподнялся на цыпочках, взмахнул локтями, несколько раз подпрыгнул и взлетел вверх, сделавшись вдруг пустым и легким. И не опустился уже, а продолжал всплывать выше и выше, к самому небу – туда, где полная луна медленно поднималась над домами.

Я переходил улицу на красный свет. Справа виден был автомобиль – еще на достаточном расстоянии. Перехожу – восемь шагов поперек улицы, столько же по тротуару – гарантированный запас. Теперь не наедет, даже если и нарочно захочет. А если захочет? Так бывает в кино: действующее лицо закуривает сигарету на тротуаре, или стоит под зонтиком, или выходит из банка. Справа авто идет на скорости. Легкий поворот руля, не заметный в кадре, но логически очевидный – вильнуло и промчалось, не прерывая движения, а на тротуаре остается лежать тело. Можно не подходить, все ясно. Я ускорил шаг, чтобы к моменту встречи между мной и автомобилем оказался фонарный столб.

Мне рассказывали случай, как двое ловили рыбу на лесном озере. Дед с маленьким внуком. Из лесу вышел медведь. Дед попробовал отогнать медведя удочкой, но тот только разъярился, и все кончилось очень печально. С диким зверем рекомендуют сохранять спокойствие при встрече.

Еще был случай в метро, авария на эскалаторе. Всё рухнуло, и спасся тот, кто успел прыгнуть вбок через поручни. А мне, когда я услышал об этом, сразу и пришла на ум эта мысль, что надо было прыгать. Я, значит, спасся бы в этом происшествии.

А вот если уже идет метропоезд, а ты – на путях перед ним, тогда надо падать и ложиться вдоль – там есть достаточное для человека углубленное место между рельсами, такая траншея. Но костюм не отмыть будет после, потому что в траншее грязно.

Но самое страшное, когда идешь по опушке, грибы собирая, и вдруг из леса выходит динозавр. Он ростом с сосну, у него голова, как молоток, балда чугунная. Головой он бьет врага, ломает ему кости. А ты даже не враг, так – козявка малая. Склюет, не прерывая движения. Это ужасно. Единственный выход – замереть и затаиться, не двигаясь.

Или случайно ты превращен в таракана, и нужно как-то войти в контакт с человеком, это естественно. Он пьет чай, а ты выходишь из своей щели. И как дать знать ему о своей разумности? Делать знаки лапками и усиками? Передвигаться по замысловатой траектории, рисуя треугольник или букву алфавита? Или выйти каким-либо забавным способом, чтобы задержать внимание? Главное, что всё почти безнадежно, потому что раздавит, и наверняка быстрее, чем успеет вглядеться.

И всё.

В доме обрушился балкон. Обрушился при отягчающих обстоятельствах. Там в квартире на четвертом этаже как раз играли свадьбу в тот вечер. В разгар торжества невеста вышла на балкон подышать воздухом, и балкон обрушился. Сбежавшиеся к окну гости увидели только белую фату невесты, которая зацепилась за ветку растущего под балконом дерева и там на ветру развевалась. И все.

А у невесты, как потом выяснилось, было всегда какое-то предчувствие относительно этого балкона. Она избегала на него выходить, когда бывала в гостях у своего жениха. И даже прямо отказывалась, когда жених пытался под разными предлогами завлечь ее туда, чтобы уединиться.

Этот жених, между прочим, и сам по себе любил выходить на балкон, смотрел оттуда вниз, навалившись большим своим животом на перила. А то еще приседал и подпрыгивал, делая по утрам гимнастику на свежем воздухе, и высоты совсем не боялся.