Виктор Пелевин - Тайные виды на гору Фудзи [litres]

Но я тут же сообразил, что очкую не по делу. В данном конкретном случае Ринат меня только похвалил бы. Мало того, я даже не знал, сколько за это время увел у меня он.

Потом я подумал, что он устал бороться и решил застрелиться. Но это совсем не было похоже на Рината – он больше всего боялся потерять собственника своих денег, а при самоубийстве сохранить его не удавалось никому… Нет. Тут было что-то другое.

– Ринат, ты чего?

Ринат посмотрел на меня темными жгучими глазами (кто видел этот взгляд, не забудет его уже никогда) – и сказал:

– Дамиана грохнуть хочу.

Понятно, подумал я. Все не так страшно.

– Я тоже, в принципе, хотел бы. Но мы же договорились, что убивать его не будем. Накажем, да. Примерно накажем, тоже да. Но сейчас не девяностые, Ринат. Сейчас не убивают.

– Ты не знаешь… Ты думаешь, я за этот пантограф… Нет.

– А за что тогда?

Ринат вздохнул.

– У Дамиана другой аттракцион есть. Называется… «Последний день Помпей», что ли. Как-то про древний Рим, я уже не помню точно.

– «Помпейский поцелуй». С него все и началось.

– Да-да. Он меня так с ним развел, так развел…

– Как именно?

– Клянись матерью, что никому не скажешь.

– Клянусь, – ответил я, – хотя старушка уже в лучшем мире. Я ведь и так не скажу. Ты же знаешь, Ринат.

– Знаю… Я тебе верю, Федя. Дамиан, значит, обещал, что они найдут на дне моего сознания самые заветные невыполненные желания. А потом их исполнят. И от этого вроде наступит глубокое внутреннее счастье. Я поверил. Положили меня на кушетку. Сначала про зефир и пастилу долго объясняли, даже сладко во рту стало. Потом два часа о детстве расспрашивали. Что, чего, как, когда… И на такое подписали…

– На что?

– Объяснили, что мне обязательно белую ослицу надо трахнуть. Якобы у меня такой центральный скрипт с детства и без этого настоящего удовлетворения от жизни не будет никогда. И так убедительно аргументировали… Кинофрагменты показали с Вуди Алленом, где он с овцой в кровати лежит. Говорили, для западного интеллектуала сегодня обычное дело. Если дрочить не хочет.

– А ты?

– А я, мудак, поверил.

Мне пришлось укусить себя за щеку, чтобы не засмеяться. Потому что засмеяться в такой ситуации было бы смертельно.

– И ты…

Ринат кивнул.

– Он и организовал. В горах, красивое место. Я там отдохнул даже. Вроде нормально все прошло, хотя счастья, конечно, никакого не было. Его вообще нет, счастья… Но главное, сука, до меня только вчера дошло. Он же наверняка меня на скрытую камеру снял. И будет теперь шантажировать.

– Ринат…

– И хорошо, если шантажировать. А вдруг он эту съемку сразу на сторону продаст? У меня ведь врагов много, сам знаешь.

– Ринат…

Я сел рядом с ним на корточки, осторожно вынул пистолет из его руки и спрятал в карман халата.

– Теперь послушай меня внимательно, Ринат. Во-первых, если тебя когда по этой линии достанут, то не с белой ослицей, а с твоими трансиками. И неизвестно, что хуже, потому что в какой стране мы живем, ты знаешь.

– Ну это да, – сказал он задумчиво.

– Во-вторых, – продолжал я, – меня Дамиан тоже на эти пустоты подписывал. И телеобъективом с дрона снимал. Чтобы никаких харассментов потом не было. Чтоб видно было, что я никого даже руками не касался. Но я там такого номера выдал, что если запись вылезет, то я ее поменяю на твою ослицу и трансов, вместе взятых…

Я рассказал ему свою историю – и под конец он даже засмеялся.

– Ослица на тебя хотя бы в суд не подаст, – заключил я.

– Ослица не подаст, – ответил Ринат. – А вот зеленые вместе с ЦРУ вполне от ее имени могут… В какой-нибудь гаагский трибунал по правам кошерных животных. Если у Дамиана запись есть, что угодно могут сделать.

– Дамиан бы обосрался в такие игры играть, Ринат, поверь. Потому что знает – за такое точно грохнут. На эту тему я бы вообще не парился. Но ты самого главного еще не понял, Ринат. Того, что в-третьих.

– А что в-третьих?

Я обнял его за плечи.

– То, дурачина, что тебя это по-настоящему волнует. Ты вот даже ствол вынул. Человека убить собрался. Сам.

– Ну да.

– Это же натуральный аффект. Глубокое омрачение сознания. Самое настоящее. Ринат, мы выздоравливаем! Соображаешь? Выздоравливаем!

Он несколько раз моргнул, понял – и неуверенно улыбнулся.

– Правда, Федя. Это правда. А я, дубина, даже не сообразил сначала… Ох… А тебе тоже легче?

– Не совсем еще. Но от края бездны отошел. Идем-ка к Юре. Он, по-моему, совсем уже как огурчик.

– Наверно, – согласился Ринат. – Его, похоже, вообще только по касательной зацепило.

Юра сидел у себя в микро-офисе и, уронив голову в ладони, глядел на компьютерный экран.

– Юра, – позвал я, – ничего, что мы без стука? Думали, вдруг ты спишь…

Юра, не поворачиваясь, ткнул пальцем в монитор.

– Мы, кажется, уже враги человечества, – сказал он.

Ринат подошел ближе.

– Что там… Так… Все-таки ввели, суки… Я в списке есть?

Юра кивнул.

– А ты?

Юра опять кивнул.

– А Федя?

– А Феди нету, – сказал Юра. – И знаешь почему?

– Почему?

– Потому, что у него своего миллиарда нет. Их, по ходу, девелопер Полонский консультировал.

Я ухмыльнулся и спросил.

– Тревожно?

– Тут тревожься или не тревожься, – ответил Юра с такой же ухмылкой, – один хрен. Заслужили. Наша страна коварно насрала в штаны всему свободному миру и должна за это ответить. Ну ничего. Мы это, гневный рэп сочиним.

Я повернулся к Ринату.

– А тебе, Ринат, тревожно?

– Тревожно, Федя. Реально тревожно, – осклабился Ринат. – И обидно очень. Хочется гадов забомбить спецторпедой. Устроить им радиоактивное цунами. Нью-Йорк, Сан-Франциско, Лондон… Это для начала…

Он захохотал и подпрыгнул на месте, словно спортсмен, только что взявший олимпийский рекорд.

– Ничего больше не исчезает! Не испаряется! Все настоящее! Все опять настоящее! Надежное! Йопта! Вот оно какое, счастье – если кто тебя спросит, запомни!

– А ты, Федя, ты как? – спросил Юра с почти отеческой нежностью. – Тебя ведь в списке нет. Тебя хоть немного колбасит?

Я понял, что отвечать надо искренне.

– Колбасит. Причем сразу с двух сторон. Потому, что миллиарда своего нет – и потому что вас теперь угнетать будет, что вы в списке, а я нет. И глядеть вы на меня начнете, с одной стороны, с презрением, потому что по сравнению с вами я бедный, а с другой стороны, с завистью и ненавистью – потому что для спокойной жизни вы теперь слишком богатые…

– И? – с надеждой спросил Юра.

– И выхода из темного круговорота этих недобрых и низких мыслей не будет уже никогда. Разве что в другой такой же круговорот.

– Не сглазь, – прошептал Ринат. – Только не сглазь.

Мы глядели друг на друга с наивными и счастливыми детскими улыбками, и из наших глаз текли слезы бесстыдной радости.