Николай Коняев - Пригород

— А ты дерись! — наваливаясь грудью на стол, сказал он. — Ты не сдавайся. Ты кусайся за свое место на свете. Понял? Никто не будет за тебя кусаться. Самому нужно!

— Откусался уже… — невесело ответил Пузочес, и Ваське, кажется, впервые с тех пор, как вернулся он из заключения, стало жалко младшего брата. И сразу словно распахнулась хмельная завеса. Ясно увидел Васька то, о чем думал весь вечер, пропивая пятидесятирублевку, совсем не случайно, как он уже догадался, перепавшую ему.

— Не сикай, брательник! — он хлопнул Пузочеса по плечу. — Есть один шанс. Есть, братуха. Только: во! — он сжал волосатый кулак и поднес его к носу брата. — Тогда уже до конца, понял? Я тебя на фабрику инженером устрою, понял?

— Сто рублей, что ли, получать? — скривился Пузочес. — Да я на книжках рублей триста в месяц имею.

— Не гоношись! — Васька хотел рассказать Пузочесу все, что думал, но побоялся. И получалось, что, начав говорить, он тут же смолк, напуская туману, и захмелевший Пузочес усиленно морщил лоб, пытаясь сообразить, что же такое затеял брат.

Двери были уже закрыты, когда братья, поддерживая друг друга, добрались до своего прогнившего насквозь дома.

— Все! — грустно сказал Пузочес. — Придется опять в лопухах ночевать.

— Не сикай! — самодовольно ухмыльнулся Васька и, обойдя дом, постучал в стекло к Матрене Филипповне.

— Кто там? — раздался через минуту ее недовольный голос.

— Я! — сказал Пузочес.

— Кто?!

— Да не слушай ты его, елки зеленые, — оттеснил Пузочеса Васька. — Это я — Могилин.

Загремел засов, и дверь распахнулась.

— Ах! — улыбаясь, сказала Матрена Филипповна. — А я и не узнала вас сразу, Василий…

Снова постучали. Васька-каторжник судорожно дернулся на диване и вскочил. Хлопая глазами, сел и сразу же вспомнил сон.

Приснился Ваське барак. К ним определили вновь прибывшего хлопца, и тот сразу сцепился с Чифирем — главвором барака. Новичок был тщедушный, жалкий, и «бойцы» Чифиря, шутя, измордовали его. Но, очнувшись, хлопец не стих, не покорился власти Чифиря.

— Зарежу! — вытирая рукавом кровь с разбитого лица, сказал он, и «бойцы» снова бросились на него. Теперь били его ногами, и пот струями катился с побагровевших лиц, а сапоги — хряк-хряк! — размеренно входили в копошащийся на полу клубок — все, что осталось от человека.

Ночью Васька внезапно проснулся. В полутьме барака различил он новичка, на ощупь продвигающегося между нарами. Васька тогда застыл, вцепившись пальцами в одеяло, и все равно страшный, нечеловеческий крик сорвал его с нар. Парень бил железным прутом по голове Чифиря, и сырые комочки мозгов главвора летели на столпившихся вокруг заключенных.

Так было наяву, но во сне привиделось, что хлопец подошел вначале к Ваське и велел встать.

— Ты ведь хочешь убить его, — не спрашивая, а утверждая, сказал он. — А раз хочешь, иди и убей!

— Нет! — хотел было сказать Васька, но не смог. Встал. Трясущимися руками взял железный прут и медленно двинулся к нарам, где спал Чифирь.

Чифиря Васька ненавидел потому, что тот заставил его однажды пронести в зону чай. Васька попался с ним и две недели просидел в карцере, а Чифирь лишь захохотал, когда узнал об этом.

Во сне Васька поднял прут, чтобы ударить Чифиря по голове, но в последний момент рука дернулась — и прут с глухим стуком ударился о нары. Чифирь открыл глаза и увидел Ваську.

— Бей! Бей! — закричал рядом новичок, но Васька не мог пошевелиться.

— Ну, все! — Чифирь ловко выдернул прут из рук Васьки и вскочил на ноги. — Если уж решил бить — бей! — сказал он и принялся лупить прутом по голове Васьки, и тот, хотя и понимал, что его убивают сейчас, только удивлялся, что не чувствует боли.

«Тук-тук…» — как стучат в двери, отдавались в голове удары прута.

Снова постучали. Стучали в дверь. Васька тряхнул головой и встал. Пошатываясь, направился к двери, но еще по дороге сообразил, что стучат в дверь к Кукушкиным.

Можно было бы снова лечь, но Ваське стало любопытно: кто это в такую рань беспокоит его дорогого соседа?

Осторожно, чтобы не скрипнуть, он выглянул в щелку. На площадке стоял длинноволосый молодой человек, чем-то очень сильно смахивающий на иностранца, и стучал в дверь Якова Владимировича.

На стук вышла тетя Рита.

— Мне бы Кукушкина! — сказал молодой человек.

— Его нет… — ответила тетя Рита, разглядывая явно незнакомого ей человека. — Он уже на работе. Может, что-нибудь передать ему?

— Нет! — поспешно ответил молодой человек, и тетя Рита, пожав плечами, закрыла дверь.

Закрыл дверь и Васька.

Он зевнул, почесал затылок и вдруг сообразил, что визит этот весьма загадочен. Действительно, что может быть нужно молодому человеку иностранной наружности, которого не знает даже тетя Рита, от бедного пожилого Якова Власовича?

Васька выглянул в окно. Молодой человек стоял во дворе под липой и о чем-то думал.

Нужно было подумать и Ваське. Прошло уже трое суток с того дня, когда Яков Всеволодович выдал ему пятьдесят рублей и когда Васька кое-что понял. С тех пор многое изменилось. Матрена Филипповна замирала теперь, как семнадцатилетка, когда видела Ваську, и готова была делать все, что он скажет.

Много, очень много думал Васька, и промасленная кепочка редко валялась теперь без дела. Часами, нахлобучив ее на голову, сидел Васька в своем закутке и думал о соседе. Все было так непонятно, что от этого думания начинала болеть голова и казалось, что кто-то в кирзачах бродит внутри и пинает мозги сапожищами. И кто знает, что стало бы с Васькиной головой, если бы не пришла ему мысль устроить инженером на фабрику брата и приставить его к делу, чтобы уже никакая падла… далее Васькина мысль ускользала в дебри нецензурных слов.

Мысль эта была из тех, до которых только Васька и мог додуматься. Никому другому она просто не пришла бы в голову. А Васька думал трудно, но уж если додумывался до чего-либо, его было не переубедить.

Нутром, всеми печенками чувствовал Васька, что какие-то темные делишки крутятся на фабрике, и большая деньга плывет кому-то в руки. Вначале Васька думал, что заправляет этими делами Матрена Филипповна, — водились деньги у бабы, да ей-то сам бог велел греть руки, как-никак самая главная… Но, подумав так, откинул Васька это предположение. Слишком проста была Матрена Филипповна для такого дела. И так и этак намекал ей Васька, что знает о всех делишках на фабрике… Матрена Филипповна только хлопала глазами, не понимая, о чем он говорит.

Оставался Яков Гаврилович… Этот мог… Этот знал, наверняка знал что-то, но кто за ним? Вот чего не мог понять Васька. Механика-то была простой. Завод выдавал продукции больше, нежели писалось в план, а разница реализовывалась в пользу компаньонов. Это было понятно, но что понимать, если по всем статьям — Васька верил Матрене Филипповне — все сходилось на фабрике. Думая, что Васька просто хочет расширить свой умственный кругозор, Матрена Филипповна охотно называла все цифры, которые ловко выспрашивал он, и сейчас Васька знал: и сколько завозится на фабрику ниток, и сколько часов требуется для переработки их, и сколько должно получиться материи того или иного сорта. Все знал Васька, и все сходилось. Так где же найти трещинку в этом монолитном храме, воздвигнутом неведомым гением, чтобы самому просочиться через нее туда, выжить хозяина и самому получить все, что сейчас — Васька физически ощущал это — текло мимо.