Николай Коняев - Пригород

Васька допил воду и поставил на стол стакан.

— Долго еще? — устремив на Матрену Филипповну тяжелый взгляд, спросил он.

— Что? — растерялась та.

— Долго еще мне с этим старьем возиться?

— А! — Матрена Филипповна машинально провела рукой, поправляя прическу. — Вот вы о чем… — она улыбнулась. — Но вы знаете, Василий Степанович, я уже давно приказала демонтировать старое оборудование. Однако Яков Артамонович считает, что это несвоевременно: нет людей.

— Ага! — Васька, не мигая, смотрел на Матрену Филипповну, словно бы пронзая ее взглядом. — Нет людей?! А зачем тогда вчера весь цех работал на старье? А?!

И снова Матрене Филипповне что-то знакомое промелькнуло в Васькином лице. Напряженно пытаясь понять, кого же напоминает ей Васька, она пожала плечами.

— Я не знаю… Приказ подписан давно, но я выясню…

Она пометила в перекидном календаре, что надо обсудить вопрос, а какой вопрос — этого написать она не успела. Тяжелые Васькины губы дернулись, выдавливая косую усмешку, и тут ясно увидела Матрена Филипповна, что все это: и то, как, заглатывая, пил Васька воду; и то, как выдавливал тяжелыми губами усмешку, — все это принадлежало тому, п е р в о м у…

— Мы разберемся… — пробормотала Матрена Филипповна, обдумывая, как удержать Ваську, чтобы как следует понять, разглядеть: ошиблась она или нет…

— А как у вас вообще дела? — спросила она и покраснела.

— Какие еще дела?! — Васька набыченно взглянул на Матрену Филипповну. — Дела у прокурора. А у нас делишки.

— Да? — Матрена Филипповна смущенно хихикнула. — А я сегодня утром с Ниной Петровной разговаривала. Мне показалось, что она очень больна.

— А! — Васька нахмурился. — Притворяется…

— Притворяется?! Ну что вы… По-моему, она серьезно больна.

— Может быть, и больна… — Васька провел огромной ладонью по лицу и вздохнул. — Все может быть. Неважные у нас вообще-то дела. И мать больна, и братана в армию забирают. А ему самое время к делу пристраиваться.

— А может быть, я могу чем помочь? — искренне посочувствовала Матрена Филипповна. — Лекарство достать или брату вашему чем-нибудь помочь?

Васька быстро взглянул на директрису. Раскрасневшись, она сидела напротив, и глаза ее блестели.

«Ой-ей-ей! — подумал он. — Да что это с нашей кобылкой-то робится?»

Он не мог поверить своим глазам, но факт был налицо, как говорил знакомый следователь: Матрена Филипповна краснела и волновалась, словно семнадцатилетка.

Но тут же понял Васька, что то, о чем он догадался сейчас, Матрена Филипповна еще не знает…

— Как ему поможешь? — Васька встал. — Так, значит, старые станки ломать можно?

— Да… — Матрена Филипповна опустила к бумагам горящее краской лицо.

В своем закутке достал Васька промасленную кепочку, натянул на голову и снова принялся думать.

Снова медленные и неповоротливые, не мысли, а видения, возникли в его голове. Но не было теперь заснеженной тайги и вмерзших в лед судов… Промелькнула раскрасневшаяся, затянутая в джинсовое платьице Матрена Филипповна, проскользнула легкая Леночка, медленный, возник Яков Архипович. Сузился глаз у Васьки.

Легкому человеку всегда легко. Леночка Кандакова, сколько помнила себя, всегда была легкой. Ей говорили, что надо сделать, и ей не скучно было делать это. Самое трудное — казалось ей — добыть указание, а сделать? Сделать нетрудно. Она — легкая.

И так было всегда. Дома руководили Леночкой родители, в школе — учителя, а здесь, на фабрике, — Матрена Филипповна.

Привлекательная внешне, Леночка рано догадалась, что секрет ее обаяния заключается не только во внешности, а в первую очередь в легкости, с которой готова она выполнять руководящие указания.

И как только она догадалась об этом, она, сама того не осознавая еще, превратила легкость в свою основную профессию.

Вчера после ссоры с женихом она не спала всю ночь. Утром насилу выпила полчашки кофе, а потом, еле переставляя ноги, поплелась на фабрику. Но едва миновала проходную, как сразу преобразилась: походка стала упругой, голова горделиво поднялась, глаза заблестели — снова сделалась Леночка легкой.

За это и любили ее… Не боль свою, не неурядицы несла она людям, а легкость.

Матрена Филипповна, измученная узким джинсовым платьем, улыбалась, объясняя Леночке, что сегодня нужно провести в конце дня собрание, посвященное наставничеству.

— Очень важно… — сказала Матрена Филипповна, улыбаясь. — Есть указание, понимаешь?

— Конечно! — блестя глазами, ответила Леночка. И правда, как же ей было не понять, если среди таких разговоров прошла вся Леночкина жизнь: ее отец, Кандаков, был первым секретарем райкома партии.

Профессия обязывает, но профессия и помогает. Легкость была Леночкиной профессией, и если в проходной она обязывала ее подтянуться, то теперь, когда указание было получено и нужно было только выполнить его, Леночке стало по-настоящему легко. Все ее существо наполнилось смыслом.

Весело отмахнувшись от схапавшего ее в объятия Васьки-каторжника, бежала Леночка по цеху.

— Верочка! — кричала она на ходу. — Ты взносы платить думаешь?

— Нюра! — она разговаривала уже с другой девушкой. — Не получается пока с общежитием… Говорят, подождать надо. Потерпишь, милая?

И с кем бы она ни разговаривала, всем сообщалась ее легкость: и Вере, с которой она требовала взносы; и Нюре, которой она так и не выхлопотала общежитие.

Улыбаясь, смотрели вслед Леночке девушки.

А она уже скрылась за обитой кожей дверью, на которой висела табличка: «Товарищ Кукушкин».

Яков Афиногенович сидел у себя в кабинете один. Он хмурился, листая какие-то бумаги, но как только увидел Леночку, расплылся в улыбке.

— Как у вас с Броней дела? — поинтересовался он, усаживая Леночку на черный кожаный диван.

— Все хорошо, Яков Африканович, — опуская глаза, ответила Леночка. — Он очень занят, а так все хорошо…

Яков Богданович заметил ее смущение.

— Ну-ну… — усаживаясь рядом, проговорил он. — Все будет отлично. Не надо из-за пустяков ссориться. Мужчина, если он настоящий мужчина, а не так просто чешет пузо, он и должен быть занят. Ведь не зря русская пословица говорит: делу время, а потехе час…

— Если бы час… — тяжело вздохнула Леночка. — Мы иногда целыми неделями не видимся…

Яков Борисович понимающе покивал.

— Ничего… Вот распишетесь и насмотритесь друг на друга. А я, между прочим, вам и подарок уже приготовил.

— Да? — Леночка подняла голову. — А какой?

— Секрет! На свадьбе увидите.

— Ладно! — Леночка встала и двинулась уже к двери, но тут же остановилась, хлопнула себя ладошкой по лбу.

— Ой, какая же я глупая! — сказала она. — Чуть не позабыла о главном. Ведь мне сегодня надо совещание проводить по наставничеству. Я посоветоваться хотела. Понимаете, мы с Матреной Филипповной решили, чтобы все, так сказать, неформально было. Вначале я скажу несколько слов, потом наставник выступит, ну, например, Антонина Ильинична… Она у нас самый старый работник. А потом хорошо, если бы кто-нибудь из молодых девчат выступил и поблагодарил своего наставника за науку. А потом цветы подарим, и все… Вот только я не знаю, кого из девчат взять…