Олег Петров - Тринадцать подвигов Шишкина

Александр засмеялся и зарылся в сбор картошки с былым студенческим «энтузиазизьмом», благородно переходя от одной пары сборщиков к другой. Кули росли на поле с поражающей городское воображение скоростью. Сельская ребятня наверняка умыла бы самый дружный и трудолюбивый студотряд, если таковые бывают…

– Серёга! Серёга! – заорал над ухом Ванюха Богодухов. – Серёга! Да ты чё, уснул там, чёрт чумазый?! – Он подбежал к застывшему посредь поля «газону»-самосвалу, зло дёрнул водительскую дверцу. Но в кабине никого не оказалось. Куда, когда делся дядька – младший брат матери, Ванюха понять не мог. Вот вроде только что тут был и – как черти смели!

– Серёга! Серёга! – орал Ванюха и крутил во все стороны головой. Его можно было понять. Пустые мешки закончились, а по чавкающей грязи стаскать добросовестно наполненные кули к машине, стоящей позади уже метрах в восьмидесяти до ближайшего из кулей, – издевательство полнейшее. Самые крепкие девятиклассники не Гераклы всё-таки. Работа замерла.

«А! Была не была!» – подумал Александр и решительно шагнул к машине. Отодвинул орущего Ваньку и забрался в кабину. Ключ зажигания, как и предполагал, торчал в замке. Богодухов-младший замолчал и уставился на учителя. Господи, да всё поле на него уставилось!

«Ты… это… сцепление плавно выжимай, – озабоченно подсказал внутренний голос, когда заработал двигатель. – Это тебе не «Волга». Плюс полкузова картошки и грязи по колено…»

«Только бы не заглохла, только бы…» И Александр воткнул первую передачу. Мотор взвыл, машина задрожала-задрожала, и – пошла, родимая, пошла! Шишкин протащил грузовик вперёд с запасом, выключил двигатель и выбрался из кабины с таким видом, будто занимался грузоперевозками всю жизнь.

От кустов, застёгивая на бегу штаны, бежал перепуганный Серёга Богодухов. «До ветру хлопцу сходить некогда», – снисходительно мелькнуло в учительской голове.

Как подытожили бы сегодня – рейтинг нашего героя побил в тот день все рекорды. А уж как воодушевил самого героя – отдельная песня!

…В воскресенье поднялся жизнерадостным до такой степени, что даже по-прежнему висящая в воздухе дождевая взвесь не вызывала уныния. Как и вчерашний вечерний родительский звонок: мол, чего же всё-таки не приехал? Вопросы задавала маман. Повествование Шишкина-младшего о напряжённом труде по сбору корнеплодов было воспринято в качестве зловредной отговорки, которая характеризует Александра как несамостоятельного ловеласа, для которого родители ничего не значат. Сын терпеливо выслушал информацию о своём окончательном грехопадении, возражать не стал. А наутро уже и половины обличительной речи маман Шишкиной вспомнить не мог. Да и не стремился.

Наоборот, преисполнился с утра не только настроем на продолжение трудового десанта, объявленного по причине недоубранности колхозных картофельных просторов, но и ёрничеством, – как-то легко переиначилось михалковское:

По графоманской привычке Шишкин-младший тут же уселся зафиксировать «шедевр» на бумаге – коллег и ребятню на поле посмешить. И тут же остановился. Во-первых, не катила строчка «Кто надо, сосчитал». Мешки ещё только выстроятся, а он уже в прошедшем времени – «сосчитал». Во-вторых, эта ирония в адрес вождя мирового пролетариата. Кощунство! Как и в-третьих… Кого и чего переиначивать взялся? Когда бы автора какого-то «Дяди Стёпы»… Гимна всего Союза нерушимого республик советских! А какого произведения – высокого революционного звучания! Да это ж антисоветчина махровая! «Трудиться в кабалу»! Безграмотная диссидентщина, ушат помоев, которому, если где-то и обрадуются, так только на мельнице мировой буржуазии. Э-э-эх, комсомолец Шишкин! И Александр по-гоголевски сунул недописанный листок в печку – на вечернюю растопку…

Дождь так дисперсионно и провисел над полем весь день. Но работу школьные бригады завершили вечером уже под моросящим. В общем, два полных рабочих дня получилось. С поля к родным пенатам все возвращались притихшими, без смеха, шуточек и песен. Каким разбитым корытом ощущал себя Шишкин – отдельная скорбь. Мужская гвардия учителей и плечистых старшеклассников, понятно, не клубни из взрытых рядков выбирала, этим девчонки занимались. Сильная половина увесистые кули таскала к машине, высыпала в кузов. Славно помесили грязь.

Отмывшись вечером, в три приёма, над тазом, Александр уселся у гудящей печки, тупо смотрел через открытую дверцу на пламя. Ныла нога, заявляя о вполне обоснованном поводе заявиться назавтра под ясные очи Анжелики, но потенция на поход в медпункт отсутствовала напрочь. В голове ленивым бегемотом ворочалась единственная полусонная мысль: а на кой чёрт ему вовсе сдалась… обольстительная фельдшерица со всей этой её обольстительностью? Да и справедливо ли вообще вешать на волшебницу в белом халате такой грех. Чистый поклёп, м-да-с… Когда и как она его обольщала? Сам чего-то закопошился, заелозил… Маньячно девушку облапил за бедро… А чего же сейчас не саднит сердце, как волдыри на ладонях?

«Несерьёзный ты мужик, Александр Сергеевич, ветреный и переменчивый тип, раб сиеминутных настроений! – гвоздил внутренний голос. – Третьего дня про птичку, про плетение сетки, про Комарика с фонариком… А нынче – «на кой чёрт сдалась»… Вот и доярочка Танечка, опять же, никак из головы не идёт… И Машуля чего-то вспомнилась… Ложись-ка ты лучше спать, донжуан хренов!»

Шишкин подумал, устыдился и дисциплинированно подчинился внутреннему голосу.

Вот тут и закончим описание напряжённой недели, полной телесных мук, трудом и духом побеждённых, – пятый подвиг нашего главного героя Шишкина Александра.

Утро понедельника мудрее вечера не оказалось. Нога и поясница ныли, ладони жгло… Хотелось стрелецкой казни, причем Шишкин-младший готов был ответить за всех мятежных стрельцов разом. В этом виделся утренний смысл жизни. И объяснялся он логически всего лишь перестановкой ударения в глаголе «передохну́ть» – на «передо́хнуть».