Владимир Березин - Дорога на Астапово [путевой роман]

А есть случай профессионального путешественника, скажем, какой-нибудь Амундсен.

Последовательно отвечая на вопрос «зачем?», мы можем многое выяснить — как, например, в кабинете окулиста, по очереди закрывая то один, то другой глаз.

А вдруг выяснится, что путешествие — это род нервной тревоги, вид бегства от какой-то другой деятельности?

Или окажется, что, если кого-то обязать совершать путешествия втайне, они потеряют для него свою прелесть?

Или вы поймёте, что вам просто нравится запах внутри самолёта и всё равно, куда лететь?

И тогда чистое утверждение «Я люблю путешествовать» оказывается именно отговоркой.

(Логичнее прочих был Портос: «Я дерусь, потому что дерусь», но мы-то знаем, что и у него это была отговорка. На самом деле ему было страшно, что кто-нибудь узнает, что у него перевязь фальшивая.)

Продвигаясь по пути анализа, со временем можно понять, что лежит в основе влечения. Хотя можно, конечно, и отказаться от познания, если оно тревожно.

Ведь может выясниться, что у частного путешественника в итоге не остаётся ничего. Не считать же восемь миллионов фотографий «Я на фоне Эйфелевой башни» и шесть миллионов фотографий «Мы на фоне пирамид» рациональным итогом.

Я знал людей, совершивших путешествия в куда более экзотические страны — осколки коммунистической Кореи или на Кубу. Или в Верхнюю Вольту без ракет.

Они покупали фальшивую уникальность.

Это был просто дополнительный слой упаковки всё над тем же вопросом «зачем?».

Здесь магическая пропасть неизвестности и отчаяния.

И остаётся притворяться, что ты понял какую-то Особую Тайну, разглядывая Мачу-Пикчу или напившись в любимом баре Хемингуэя.

Лидия Гинзбург — не до конца осознанный советский Монтень — однажды написала текст «Нужно ли путешествовать?»

Она писала, впрочем, не совсем о путешествии, а о курортном отдыхе.

Она писала о том, как ей удалось почувствовать море, о познании некоторых деталей мира и тут же замечала: «Для познания нужен опыт и размышление над опытом. Но вот нужно ли ездить и смотреть новые места?

Спрашивающим отвечаю: да, очень интересно. Несколько утомительно, но многое удалось посмотреть. Отвечать так и нужно, потому что следует, по возможности, говорить правду; но близлежащую правду. О дальнейшей же правде уже нужно писать.

Если решать вопрос по большому счёту, то многое сразу становится подозрительным. Самое настоятельное из подозрений — не предаемся ли мы специально туристическому удовлетворению? Состоит оно, как известно, в том, что неувиденная вещь переходит в разряд увиденных. Туризм поэтому, по своему психологическому качеству, ближе всего к коллекционерству. Точнее, есть разновидность коллекционерства.

Коллекционерство оперирует вещами, выведенными из их естественного строя, вещами без назначения и содержания. Поэтому мало пригодными для опыта и размышлений. Коллекционерство в особенности угрожает плавающему и путешествующему, если сомнительны ценности, свойственные самой сущности путешествия, три его основные радости: радость познания, радость созерцания, чистая радость движения.

Интересно — традиционный ответ вернувшихся из поездки, — очевидно, относится к познавательным возможностям процесса перемены мест. Чем больше ездишь, тем меньше веришь в эти возможности; тем навязчивее представляешь себе заранее — очень похоже — то, что предстоит увидеть. Так что и видеть это как-то же не обязательно. Из нескольких поездок выносится сумма элементов, которые потом достаточно уже переставить. Так, скажем, заданы могут быть слагаемые, из которых состоят (для туриста) города Прибалтики, крымские побережья, горные местности, северные озёра…

Увидеть, познать в самом деле новое, очевидно, можно только выйдя в мир других отношений. N. говорит: проще сидеть дома. Потому что люди и вещи всё равно одни и те же.

Люди одни и те же потому, что местные различия поглощаются единообразием социальных определений. Вещи — разные только в кустарных магазинах (впрочем, и там вырабатывается подозрительное единство), а в остальных магазинах вещи охвачены гигантским тождеством ширпотреба.

Вот почему в этих странствиях практически познается совсем другое. Не пестрота жизненных форм, а точность общественных закономерностей, в непривычных условиях особенно наглядная» [212] Гинзбург Л. Нужно ли путешествовать? // Записные книжки: новое собрание. СПб.: Искусство-СПБ, 2002. С. 227. .

Сувенирные лавки и сейчас достаточно унифицированы. Скажут, что путешествие — чувственное познание другой культуры, другого мира. И это чувственное познание будет максимально полным, так как предполагает познание «изнутри», в непосредственном контакте с наблюдаемым объектом. Но непосредственный контакт с наблюдаемым объектом — штука хитрая, это я говорю как человек, посвятивший вместе с однокурсниками некоторое время своей жизни измерению разных физических величин.

К примеру, не факт, что рассматривать Мону Лизу в душном зале, когда в шею дышат одни, а ослепляют вспышками другие, лучше, чем сидеть у себя дома перед качественной репродукцией новой степени совершенства. Некоторые путешествуют, чтобы «наращивать объём восприятия, возможности вмещать одновременно больше визуальной информации, вкусов и запахов». Но тут ведь возникают всё те же вопросы: отчего вкусы и запахи нужно осваивать на краю света? Я-то очень хорошо знаю, что вкусы и запахи есть повсюду, и в Дубне они не менее уникальны, чем в Таиланде. И я согласен с наращиванием объёма восприятия. Но отчего именно так, почему в чужих странах? То есть управляем ли мы этим тренингом или действуем по принципу «будем наугад совать пальцы в темноту — всё узнаем об окружающем мире и розетках»?

Когда говорят: «Увидев мир, на жизнь смотришь шире. Начинаешь лучше понимать других людей», не объясняют, какова тут роль физического перемещения. Но как тут не вспомнить того же Конан Дойла и его «Этюд в багровых тонах»: «По одной капле воды человек, умеющий мыслить логически, может сделать вывод о возможности существования Атлантического океана или Ниагарского водопада, даже если он не видал ни того ни другого и никогда о них не слыхал» [213] Конан-Дойл А. Этюд в багровых тонах // Собр. соч.: в 5 т. Т. 1. С. 123. .

Есть ещё мотив путешествия-бегства: когда ты уехал в Антарктиду, то не можешь решать проблемы, требующие личного присутствия. Текущий на кухне кран должны чинить другие люди. Или вот некоторые едут в такие места, где телефон не берёт. Но отключить телефон можно и без перемещения в пространстве.

С некоторым кокетством иные мои собеседники говорили, что в путешествии отдыхают от напряжённой работы, которой заняты каждодневно. Путевые впечатления вытесняют ужасы службы. Очень хорошо. Но отчего для этого вместо Ниццы не поехать на дачу? (Я оставляю внутри этих скобок пояснение, что и они, и я не мешки ворочали и не служили авиационными диспетчерами. Другая у нас была работа, и, когда мы говорили «отдохнуть-отключиться», у нас должна была бы возникать некоторая неловкость.) И в ответ на сетования: «Да ведь на даче я опять включу компьютер и примусь за работу» — надо рекомендовать оплатить санитара, который будет бить по рукам. Я слышал рассказы этих людей о дальних странствиях, приблизительно представляю их географию и очень сомневаюсь, что там невозможно было достать компьютер с интернетом.