Элизабет Говард - Беззаботные годы

– Мы ждем вас обратно к ужину, – сказала Вилли, провожая их. – Или позвоните, если не сможете приехать, – добавила она. Несмотря на все заверения Джессики, что ничто не заставит ее остаться в том доме на ночь, Вилли знала, что Реймонд вполне может убедить ее передумать.

– Правда, у нас с собой нет никаких вещей, чтобы переночевать там, – сказала Джессика, – так что он не сможет рассчитывать, что мы останемся, – и она улыбнулась тонкой скрытной улыбкой, словно желая сказать сестре: «Вот так я с ним и управляюсь: никогда не спорю, всегда соглашаюсь, но потом ставлю на его пути небольшое препятствие, и ему приходиться сдаться». – Он только упрекнет меня в непрактичности, – безмятежно добавила она. – А я к этому давным-давно привыкла.

И все-таки поездка была нелегкой – за один день до Френшема и обратно, да еще на их стареньком «воксхолле» (Джессика отказалась брать машину Вилли). Вилли в последний раз помахала им вслед и ушла в дом, чтобы начать «славный тихий день», которому недавно позавидовала Джессика. В столовой решено было проводить уроки, значит, после завтрака убрать со стола следовало как можно быстрее, и кроме того, предстояла еще одна неизбежная задача: помочь матери встать и одеться, а значит, и выкупаться, предварительно разогнав из коридора и детей, и горничных, поскольку леди Райдал не желала, чтобы кто-нибудь видел, как она идет в ванную или уборную или же возвращается оттуда. У детей нет учебников, сообразила Вилли, и внесла их в список вещей, которые собиралась привезти с Лэнсдаун-роуд на следующий день. Луиза, которой тоже хотелось поехать на похороны, надулась.

– Я никогда не бывала на похоронах, так нечестно. И подружкой невесты не бывала, и за границей ни разу, и вот теперь еще и на похоронах. Честное слово, ты как будто хочешь, чтобы у меня не было никакого жизненного опыта.

– Я тебе уже сто раз говорила: нельзя являться на похороны человека, с которым ты даже не была знакома.

– Я не виновата в том, что так и не познакомилась с ней.

– Отправляйся в Хоум-Плейс и спроси у Дюши, можно ли тебе взять немного промокашки и бутылочку чернил. А если у нее случайно найдется писчая бумага или тетради…

– Они нам не нужны – у Клэри всегда найдется десяток-другой.

– В таком случае попроси ее принести их.

Сверху донесся сдавленный крик.

– Мне надо бежать! Живее, Луиза, живее! – и она заспешила наверх.

– Ей-богу! Почему нельзя просто позвонить по телефону? Сходи туда, сделай то, я для нее как рабыня. Рабыня-дитя.

Всю дорогу на холм она была девочкой-рабыней: покорной, прекрасной, с тяжелым браслетом на правой щиколотке, за который ее приковывали цепью на ночь. Ее длинные черные волосы свисали почти до талии, ее красота ошеломляла , но жестокий хозяин и хозяйка обращались с ней хуже, чем со своим любимым слоном. К тому времени, как она нашла Дюши, ее настолько переполнили жалость к собственной красоте и кротости, что она никак не могла вспомнить, зачем пришла. А Дюши не могла найти Брига и попросить его поговорить с Сэмпсоном – пусть пришлет в дом кого-нибудь, чтобы открыли окно в мансарде Дотти.

– А где он?

Дюши подняла голову от огромной кипы льняных простыней, которые разбирала, чтобы отдать в починку сестрам.

– Куда-то вышел, дорогая, иначе я нашла бы его сама. Может, он за домом, на площадке для сквоша. Или же в тех коттеджах, что у дороги на ферму Йорка. Только поскорее. У Дотти ветрянка, ей нужен свежий воздух.

Луиза заглянула сначала на площадку для сквоша, и Бриг действительно был там вместе с Кристофером. Оба держались за концы палочек-рогулек и медленно шагали по пятачку засохшей травы. Пока Луиза приближалась, Кристофер вдруг воскликнул: «Эй! Гляньте-ка! Смотрите!» Он отступил на шаг назад, потом снова вперед, и рогулька словно попыталась вырваться у него из рук.

Луизе показалось, что он прикидывается, но Бриг подошел и велел: «А ну-ка, еще разок, Кристофер», и тот послушался, и на этот раз она отчетливо увидела, что палочка дернулась сама собой.

– Чтоб мне провалиться! – заявил Бриг, попробовал то же место сам, но без каких-либо успехов. Он снял шляпу, большую серую трильби, и надел ее на голову Кристофера. Шляпа была ему велика и сразу съехала на глаза. Бриг покрутил его на месте, слегка подтолкнул вперед и велел: «Еще разок». И Кристофер, сделав несколько нерешительных шагов вслепую, нашел то же место, и на этот раз рогулька чуть не выскочила у него из рук. Бриг снял с него шляпу и нахлобучил на собственную макушку. Он улыбался.

– Молодчина, – сказал он, – у тебя дар. Мы назовем скважину в твою честь.

Кристофер густо покраснел.

– А мне можно?

Бриг отдал ей свою рогульку.

– Можно. Нет, не так держишь. Направь большие пальцы к центру.

Луиза попробовала, но у нее ничего не вышло. Поэтому она передала слова Дюши, выслушав которые Бриг послал ее в конюшню сказать Рену, чтобы верхом съездил к Сэмпсону и просил прислать кого-нибудь из рабочих в дом.

– Посмотрим, найдешь ли ты еще воду, – сказал он Кристоферу. – Ну, беги, будь умницей.

«Будь умницей!» Все только и делают, что гоняют ее с поручениями, а она для этого уже слишком взрослая. До конюшни она дошла медленным шагом и увидела, что Рен затачивает зубья вил большим старым напильником. От жуткого скрежета у нее свело зубы. Она передала просьбу Брига, но он невозмутимо продолжал орудовать напильником.

– Вы меня слышали, мистер Рен?

Он остановился.

– Слышал.

– А зачем вы это делаете? Разве для того, чтобы ворошить сено, вам нужны острые вилы?

Он бросил на нее взгляд, в котором свирепость и хитрость образовали ужасающее сочетание.

– Можно сказать и так, мисс, можно и так.

Она поспешила уйти. Рена она недолюбливала. С тех пор как она переросла езду на пони, он седлал для нее старого серого жеребца, сладить с которым она не могла потому, что рот у него был как железный (Бриг годами ездил на нем верхом, с двойной уздой и твердой рукой), но было ясно, что Рен невысокого мнения о ней как о наезднице, поэтому поездки получались страшными и скучными, и вскоре она отказалась от них. На подъездной дорожке она увидела мисс Миллимент, вместе с Клэри и Полли направляющуюся в Милл-Фарм. Луиза вспомнила, что так и не спросила у Дюши бумагу и все остальное, решила спросить сейчас и по этой причине опоздать. Что ее не устраивало, так это отсутствие Норы. Учиться вместе с Норой ей казалось довольно заманчивым занятием, а теперь из-за похорон она опять оказалась лишней. Очень медленно она побрела вокруг дома к теннисному корту, чтобы разыскать Дюши.

Вновь было пасмурно и жарко. Миссис Криппс кипятила молоко, чтобы оно не свернулось, но масло таяло, стоило вынести его из кладовой хотя бы на две минуты. Эди из Милл-Фарм прислала свою младшую (намного младше ее самой) сестру в Хоум-Плейс в помощь на кухне, но миссис Криппс знала ее еще недостаточно хорошо, чтобы тиранить, а в кухне, раскалившейся от плиты, дышать было нечем, ни ветерка не залетало в маленькие окна с настежь распахнутыми рамами, и в целом атмосфера была напряженная. Эммелин почистила семь фунтов молодого картофеля, перемыла посуду после завтрака, отскребла пол в кладовой, растопила плиту, почистила и нарезала стручковую фасоль, помыла посуду после второго завтрака, смазала жиром две формы для кексов, очистила и, вынув сердцевинки, нарезала тонкими ломтиками три фунта яблок сорта «брамли» к ужину, накрыла стол к обеду слуг, вымыла за ними посуду, а потом и всю кухонную утварь, в которой готовился обед для столовой, говорила, только когда к ней обращались, притом еле слышно – что, по мнению Филлис, выглядело почтительно, но она, Филлис, чувствовала, что напряжение от невозможности быть самой собой уже сказывается на миссис Криппс, которая работала с видом явно напускного терпения и добродушия и вряд ли долго продержалась бы в этом состоянии. Она предпочла бы роль сбивающейся с ног без помощи мученицы и сорвалась на ком-нибудь из горничных, но не было причин. Как выяснилось, лаяла она куда страшнее, чем кусала, по крайней мере, когда речь шла о Дотти, поскольку на круглый поднос, расписанный двумя попугаями, то и дело плюхались маленькие лакомые кусочки, которые потом отсылались с одной из горничных наверх, в комнату пациентки. Тарталетка с заварным кремом, тост с мясной подливкой, сладкий творог, оставшийся со вчерашнего ужина, яйцо «в мешочек» и, наконец, – булочка с изюмом в сопровождении чашки щедро подслащенного чая постепенно накапливались в мансарде, поскольку бедняжке Дотти было слишком худо и она не могла отдать им должное. Берта, отправленная навести порядок в комнате перед приездом врача, предложила помочь Дотти справиться с угощением – ничто другое она не любила так, как жевать и читать в постели книжки серии «Настоящий роман». Она же одолжила Дотти ночную рубашку, поскольку у той была всего одна, и Берта считала, что врачу незачем видеть ее в ней, слишком тесной и недостаточно нарядной. Дотти, к которой еще никогда в жизни не вызывали врача, почувствовала себя важной персоной и вместе с тем перепугалась.