Элизабет Говард - Беззаботные годы

– Конечно, ты права! Какая ты рассудительная, Сид. Я так рада, что ты здесь. Сейчас же позвоню ему.

Она ушла, а Сид вынула свой потертый серебряный портсигар со словами:

– Сделай передышку. Судя по виду, она тебе не повредит.

И Рейчел, которая обычно курила египетские сигареты, а Gold Flake считала слишком крепкими, взяла одну и, пока прикуривала от поднесенной Сид спички, заметила, что ее рука дрожит.

– Это кошмар, – сказала Сид. – Самая кошмарная боль. А я и не знала… Врачу в помощь приедет медсестра?

– По-видимому, не сразу. Он пытался вызвать акушерку, но она у пациентки, а районная сестра сказала, что сможет приехать только позже днем. Он сказал мне, что надо делать. Извини, что пропал наш день.

– Тут уж ничего не поделаешь.

– Тебя пригласили остаться?

– Пригласили. План таков: миссис Криппс приготовит чай для пикника, а я буду отвлекать тех, кто вернется с пляжа, чтобы дети не путались под ногами, пока все не кончится. Забавно, да? – Помолчав, она добавила: – Вот так в самые важные моменты жизни все стараются не мешать, и в итоге ничего о них не знают.

– Да, но иначе дети ее услышат. Конечно, будь ее воля, Сибил не издала бы ни звука.

– Вот именно.

Уловив оттенок иронии в голосе Сид, Рейчел испытала мимолетное, но знакомое ощущение чужеродности Сид, по крайней мере, так она его определяла для себя. Матерью Сид была португальская еврейка, с которой отец Сид познакомился во время гастролей со своим оркестром. Он женился и стал отцом двух дочерей, Марго и Иви, а потом бросил их и уехал в Австралию; если о нем и упоминали, то с горечью, как о мистере Сиднее из одноименного города. Его бывшая семья жила трудно и бедно, мать в конце концов умерла от туберкулеза и тоски по дому (после брака родные отреклись от нее). По словам Сид, трудно было понять, что именно мучило ее сильнее. Всему этому, а также факту рождения в семье музыкантов она была обязана кажущейся чужеродностью, что, в свою очередь, побуждало ее принимать жизнь такой, какая она есть, – с большей готовностью, чем делали в семье Рейчел. «Я с младенчества насмотрелась всякого, – однажды сказала Сид, – как же мне все это называть, если не своими именами?» Сразу же после смерти матери Марго отказалась от ненавистного ей имени и стала звать себя Сид. Как и многие пары с совершенно разным культурным багажом, к своему поведению по отношению друг к другу они относились двойственно: Сид, понимавшая, что всю жизнь Рейчел чрезмерно опекали, оберегая и от финансовой, и от эмоциональной реальности, хотела опекать ее больше всех и в то же время не могла удержаться, чтобы порой не подпустить шпильку в адрес английского среднего класса. Рейчел же, зная, что Сид пришлось обеспечивать не только себя, но и мать с сестрой, уважала ее за независимость и авторитетность, но хотела, чтобы Сид поняла, что недомолвки, скрытность и утаивания как неотъемлемая часть жизни семьи Казалет существовали лишь в подкрепление родственных уз и хороших манер. «Я-то понимаю, – сказала Сид во время одного из первых споров на эту тему, – однако для этого мне не обязательно соглашаться , неужели ты не видишь?» Но Рейчел совсем не видела: для нее понимание подразумевало согласие.

У обеих сейчас всплыли эти мысли, но уделять им внимание было некогда. Рейчел затушила сигарету и сказала:

– Мне пора обратно. Ты не попросишь Дюши прислать кого-нибудь из горничных с фартуком для меня?

– Конечно, попрошу. Храни тебя Господь! Скажи мне, если я чем-нибудь смогу помочь.

– Непременно.

Надо просто делать то, что он мне скажет, думала Рейчел, поднимаясь по лестнице, а трястись при виде крови просто смешно. Думай о чем-нибудь другом, вот и все.

Куден – не самый подходящий пляж для детей, подумала Вилли, поерзала на крупной гальке и попыталась отыскать более удобный для спины участок волнореза. Даже в такой спокойный и жаркий день море оказалось на удивление холодным – поодаль сине-стальное, вблизи – непрерывно вспухающее аквамариновыми холмами, которые разбивались, оставляя на крутом берегу с уступами кремовую пену, а та опадала, таяла в зеленой воде, и следующая волна затягивала ее под себя. Мальчишки были довольны, научившись плавать в школе, а девочки боялись зайти поглубже, ковыляли по гальке, отходили на несколько шагов по мелководью, бросались вплавь, делая два-три гребка, пока она звала их к себе, и, стуча зубами, холодные и скользкие, как рыбки, возвращались, чтобы им растерли спину, дали по кусочку горького шоколада или по глотку горячего «Боврила» [11] Густой и соленый мясной экстракт в виде пасты, который пили как бульон, разводя горячей водой или молоком. . Здесь не было ни приливных лужиц для Лидии и Невилла, ни песка; прибой с размаху окатил Лидии ноги, она горько разрыдалась и никак не успокаивалась, несмотря на все утешения Вилли. Невилл, с ужасом наблюдавший все это, заявил, что к морю сегодня не притронется, «кроме морской воды в моем ведерке».

– Тогда шоколада не получишь, – напомнила Клэри, и ей тут же посоветовала не лезть не в свое дело Эллен, которая прикалывала платок английскими булавками к панаме Невилла, чтобы прикрыть тканью его уже порозовевшие тощие плечи. Эллен и няня сидели в шляпах, серых кардиганах и практичных ситцевых платьях с поясами, вытянув перед собой ноги в толстых бумажных чулках и туфлях с двумя ремешками, и держали на коленях вязание. День на пляже для них наверняка пытка, думала Вилли. Ни та, ни другая даже не мечтает искупаться, их авторитет в кругу детей и без того держится на волоске, подорванный присутствием родителей, и вместе с тем они несут всю полноту ответственности за Лидию и Невилла, следят, чтобы они не простудились, не перегрелись и не обгорели, и вдобавок не общались с чужими детьми и не подхватили от них что-нибудь.

Няня уже начала было одевать Лидию, но ее остановил Эдвард, сказав, что покатает ее в воде на плечах, как Руперт – Невилла (обоим отцам не нравилось, что их потомство боится воды).

– Когда пойдете, скажите мальчикам, пусть выходят, – окликнула их Вилли; для них вопросом чести было не вылезать из воды, пока не выгонят. Вилли посмотрела на Зоуи, которая свернулась спиной к волнолому на коврике из машины и втирала какую-то мазь в ноги, единственную часть своего тела, подставленную солнцу, – заниматься этим на виду у всех вульгарно, подумала Вилли, и ей тут же стало стыдно. Что бы ни делала бедная девочка, все мне кажется отвратительным. Руперт пытался уговорить Зоуи окунуться, но она отказалась, заявив, что вода для нее слишком холодная. Семейству Казалет незачем знать, что она не умеет плавать.

Вилли посмотрела вслед Эдварду и Руперту, входящим в воду с Лидией и Невиллом, которые цеплялись за их спины, как пугливые маленькие крабы. Когда мужчины поплыли, Лидия завизжала от восторга, а Невилл – от страха, их визг смешался с криками других детей, которые боялись волн, не желали заходить в воду, ужасались холоду, не хотели, чтобы пловцы забрызгали их. Отцы плавали, пока Руперту не стала грозить опасность удушения со стороны Невилла, и не пришлось вынести его из воды. Панаму Невилла сдуло ветром, и Вилли увидела, как Саймон и Тедди поплыли за ней наперегонки, как выдры.