Жужа Тури - Под одной крышей

— Полно, мало ли о чем болтают! — женщина машет рукой. — Думаете, так легко одолеть немцев? У них есть какое-то новое чудо-оружие, если они его применят… — И, не закончив своей мысли, она заключает: — Впрочем, мне все равно, пусть их хоть завтра всех перебьют, лишь бы скорее все кончилось и вернулся мой муж. Надоело быть одной, даже словом не с кем перекинуться, не так ли? Значит, — продолжает она, несмотря на то, что Мари уже собралась было возразить ей насчет чудо-оружия немцев, по поводу которого она имела свое собственное мнение, — мне нужно повидаться с тем Пинтером? Какой он?

— Какой? Ну, высокий, сутулый, лысый. Был, наверно, полным, но подвергался преследованиям…

— Нет, я не в том смысле, — говорит молодая женщина, присаживаясь на край кровати. — Дрянные эти чулки, правда? Стало быть, он порядочный человек?

— Как же, — спешит ответить Мари, чуть отодвигаясь, чтобы освободить место гостье. Та усаживается поудобнее, прижимается спиной к стене. — Господин Пинтер производит впечатление порядочного человека и живет здесь давно.

— А вы кем приходитесь Ковачам? — Она громко зевает. — Представляете, в какую рань встать пришлось сегодня! С шиком проехалась на подводе, нашу спортивную машину немцы забрали. Ну и хамы: два месяца стояли в особняке и под конец угнали машину. А впрочем, не велика беда, все равно бензина не достанешь, верно?

Мари, робкая, недоумевающая, кивает. Эта женщина врывается в комнату, садится на ее постель, говорит без умолку, и все это как будто так и надо. И в толстых чулках ноги у нее стройные, из-под пестрой вязаной шапочки на плечи низвергается настоящий каскад платиново-светлых волнистых волос. Она небольшого роста, шея у нее гладкая, белая. Писаная красавица!

Женщина безразличным взглядом обводит комнату, скользит по стенам, не замечая свежей побелки, не делает никаких замечаний даже по поводу того, что Мари улеглась на чужую кровать.

— Господин Пинтер разрешил мне пользоваться кроватью, пока я не привезу свою мебель.

— А разве это наша кровать? Я и не знала. Пользуйтесь на здоровье, раз она стояла здесь, значит, на ней спала горничная. Представляю, какой ералаш в других комнатах.

— Прихожую мы вчера привели в порядок, много всего валялось на полу, щебень вынесли, а вещи сложили обратно в шкаф…

— Очень хороню сделали. Вода есть?

«Могла бы и поблагодарить за уборку, в конце концов Луйза и Пинтеры не обязаны были работать на нее». Мари перевела дух и коротко ответила:

— Есть.

— Можно зайти в ванную?

— Конечно. Там все по-старому, но зато квартира…

— Какая-нибудь комната, может, все-таки пригодна для жилья? Мне сейчас некогда осматривать, меня ждут внизу. Как вы считаете, надо мной не будут смеяться, если я в таком виде выйду на улицу? У вас есть зеркало?

Она встает, ищет зеркало, но не находит. Поэтому смотрит на свои ноги, простирает вперед руки, то растопырит, то сожмет пальцы в кулак — все в порядке, темно-лиловый лак на ногтях сохранился. Мари внимательно следит за каждым ее движением, искоса поглядывает на свои обломанные ногти. Руки у нее красные, кожа растрескалась, она уже порывается спрятать их под одеяло, но вспоминает слова Винце, который в самом начале их знакомства сказал: «У вас сильные руки, сразу видно, что вы не боитесь никакой работы». Конечно, не боится, ей бы жизнь, наверно, осточертела без дела. Повезло этой Вайтаи, что не вчера приехала. Лаци и ее заставил бы скрести пол, хотя она, пожалуй, ни разу в жизни не брала в руки половую тряпку. Мари, приложив руку к губам, негромко засмеялась. Хорошо еще, что гостья не интересуется, отчего ей так весело.

Баронесса направляется к двери, на пороге оборачивается:

— Там должно быть кое-что из одежды, помню, когда в ноябре я приходила сюда, в шкафу висело много всего, но ключи от комнат у Ковача. А, ладно, пусть смеются, верно? Эту шубу я купила в Лондоне, четыре-года назад, в ту пору здесь еще никто не носил таких. Если я не встречусь с Ковачем, скажите ему, что я приехала, в полдень вернусь, вы будете здесь? Кстати, как вас зовут?

— Я уже говорила, Палфи.

— Что вы заладили Палфи да Палфи, я хочу знать ваше имя.

— Мари.

— Ну вот, это другое дело, Маришка. Скажите, Пинтеры живут на третьем этаже? У них есть сын, да? Такой высокий, красивый молодой человек. В полдень я и к ним зайду. — Она проходит на кухню, останавливается у плиты. — На ней можно готовить?

— Газа еще нет, но говорят, что…

— Впрочем, не все ли равно. Я привезла с собой холодных закусок на целую неделю. Интересно, как вы считаете, я располнела?

Мари не знает, что ответить, она не видела ее сиятельство ни худой, ни полной, но, к счастью, отвечать и не нужно, так как Вайтаи выпархивает в кухонную дверь. Перегнувшись через перила веранды, она зовет:

— Ковач!

Внизу появляется дворник и делает поистине головокружительные повороты на каблуках; голос его то звучит басом, то срывается до дисканта:

— Ты только посмотри, Луйза, приехала ее сиятельство, вот это сюрприз. Прикажете подняться?

— Нет, я ухожу, меня ждут у ворот! — сообщает Вайтаи дворнику, и стук ее туфель на толстой подошве постепенно затихает внизу на лестнице.

Мари вскакивает с постели, накидывает на себя одежду, умоется она потом, у Луйзы. «Горничная за ней закроет», — ворчит она, но, что интересно, зла к Вайтаи у нее нет, скорее наоборот. Ведь теперь ей не придется коротать ночи одной, баронесса сказала, что на целую неделю привезла с собой еды. Все-таки какая она красивая! И молодая — они, наверно, одногодки. Мари сразу забывает о ее недостатках. Странная эта Вайтаи, говорит все, что взбредет на ум, и она вовсе не надменна. А болтают, будто она ни с одним жильцом никогда словом не обмолвилась. Люди всякую околесицу несут друг о друге, а на поверку выходит, что все это неправда, вот как с этой женщиной, она ни капельки не гордая, скорее чуточку легкомысленная.

Мари буквально влетела в квартиру дворников.

— Ушла? — спросила она у Луйзы.

— Ушла. Ее у ворот кавалер поджидал, с ним и ушла куда-то.

Мари начала пространно описывать свою встречу с Вайтаи, но Луйза резко оборвала ее и попросила умерить пыл. Пусть, дескать, Мари держится от нее подальше, живет в своей комнате, а Вайтаи — в своей, все жильцы равны, будь то баронесса или нет. Мари пыталась объяснить: мол, дело не в том, что она баронесса, она не придает этому значения, а в том, что та довольно-таки общительна, присела к ней на кровать, спрашивала ее…

— Это еще ни о чем не говорит, ты все равно пустое место для нее, — сказала Луйза и пододвинула к Мари чашку с только что сваренным ароматным ячменным кофе и неизменную лепешку. — Муки осталось дня на три, — добавила она с некоторой озабоченностью. — Лаци ушел, с кем-то договаривается, но я не уверена, что он раздобудет муки. Приближается весна, и люди считают, что смогут обойтись и без печки. — Она помешала оставшийся на дне чашки кофе и выпила. — Сахарин до того надоел, что даже запаха его не могу переносить. Давай сходим на площадь Телеки, готовить не надо, вчерашний суп с бобами доедим, а когда вернемся, сделаю картофельные оладьи. Жена Пинтера постоянно ходит на толкучку, меняет всякую всячину.