Владимир Шаров - Царство Агамемнона

Две недели он меня в палате продержал, дал прийти в себя. Вот что бывает, когда Бог сведет с человеком, который добро помнит; то же и на станции Пермь-Сортировочная – Господь захотел и явил мне свою милость»”.

Электра рассказывала и как она еще в поезде, когда ехала в Воркуту, много думала, прикидывала, как помочь отцу – не своим приездом, а, так сказать, вообще, что надо сделать, чтобы он выбрался из ссылки, вернулся в Москву. Но и представляя себе, что отец снова дома, в их комнатах в Протопоповском, понимала, что мать подобное вряд ли одобрит. С печалью видела, что сколько она, Электра, ни заступайся за отца, становиться на дороге у матери себе дороже. Если матери что-то не понравится, Протопоповский для него кончится плохо. А всё потому, что отец безнадежно в нее влюблен, она что захочет, то с ним и сделает.

Вспоминала и про дневник – с какой брезгливостью мать читала одну запись за другой, понимала, что отец то, что называется – однолюб: другой женщины, кроме матери, он никогда не любил и любить не будет, наверное, у него никогда и не было другой женщины. А матери он не нужен, тем более теперь, когда есть Телегин, и ей с ним хорошо. Как-то мать даже бросила при Электре, что ей с Сережей так хорошо, что хоть еще ребеночка рожай. И хотя Электра не сомневалась, что на ребенка она не решится, было понятно – отец в Москве третий лишний.

Может, Телегин и неплохо к нему относится, жалеет – Электра случайно слышала, как на слова отца “У нас с тобой всё общее – и кровь, и жена, и дети”, Телегин, не любивший такие разговоры, грустно заметил: “Общее-то общее, только мое всё, а тебе дырка от бублика”, – но в Протопоповском Жестовского никто не ждет, и костьми ложиться, чтобы он скорее вернулся в Первопрестольную, тоже никто не будет.

Конечно, тогда у нее и в мыслях не было, что года не пройдет, она станет женой Сергея Телегина, а мать снова сойдется с отцом. Теперь, когда уже было ясно, что драгоценнейший Сереженька окончательно потерян, отец больше не казался якутке плохим вариантом, и она будто не уезжала, тихо-мирно вернулась домой.

Понятно, что такое Электре в голову не приходило и в поезде она обдумывала, как помочь отцу сойтись с какой-нибудь симпатичной ссыльнопоселенкой. Она слышала, что среди них много интересных, интеллигентных женщин; несколько лет назад они были выброшены из привычной обстановки, всё и всех потеряли, и, наверное, будут рады, если кто-то здесь, на Севере, захочет стать им опорой.

Но еще в поезде ей сказали, что в Воркуте мужчин много, женщин же раз-два и обчелся. Тем более интеллигентных – эти разобраны на корню. Кроме того, опять же всё упиралось в мать. В то, что он однолюб и, значит, искать интеллигентную ссыльную – пустые хлопоты.

А тут вдруг Электра узнает, что у отца три с лишним года был совершенно безумный роман. Была любовь, которую тоже иначе как безумной не назовешь. Такая любовь, что якутку он вряд ли и вспоминал.

В общем, в Воркуте и саму Лидию, и роман с ней Электра приняла с восторгом, хотя отец, еще рассказывая о своем чудесном спасении на станции Пермь- Сортировочная, не скрыл, что их с Лидией история закончилась страшно: в тридцать шестом году ее после переследования расстреляли.

Сказал, что у них с Лидией был ребенок – девочка Ксения, которую он, ее отец, ни разу в жизни не видел и на руках не держал. Лидию посадили, когда она была на шестом месяце беременности, родила уже на зоне. Девочку по лагерным правилам поместили в мамочкин барак, Лидию к ней водили под конвоем дважды в день на полчаса покормить и перепеленать. Как обычно бывает в лагере, молока у Лидии не было, и она кормила ребенка через двойной слой марли размоченным в воде хлебом. Ксения голодала и умерла, не дожив до года.

Получив свои сроки, они оказались в разных частях страны, Лидия под Карагандой, а он неподалеку отсюда, в небольшой зоне на север от Ухты. Отец писал Лидии всякий раз, как представлялась возможность, но получил от нее только три письма. В первом было про Ксению, что, сколько Лидия ни молилась, девочка родилась немного убогой ножкой. Во втором, что Ксюша умерла и что у нее, Лидии, теперь есть человек, который о ней заботится. И третье, в котором она обвиняла отца во всех смертных грехах, это уже из Карагандинской следственной тюрьмы, куда ее доставили на переследование. Лидия писала, что ей предъявили показания, которые отец дал на нее в тридцать четвертом году, что он источник всего плохого, что было с ней в жизни, и она рвет с ним отношения.

Электра была девочка добрая, участливая, и в другой раз такой ужасный конец наверняка заслонил бы остальное, но тут за три года, что отец и Лидия были вместе, их ждало столько невероятного, что ей вдруг показалось – подобная жизнь и не может кончиться иначе. Если бы не смерть маленькой Ксюши, получается, что ее сестры, погибшей ни за что ни про что, Лидии и Жестовскому было отмерено полной мерой. Какая бы ни была разнарядка, они свое получили. Те, кто прожил обычную жизнь, могут им только позавидовать. Она даже подумала, что мать, которая отца в грош не ставила, много бы отдала, чтобы быть тогда с ним.

“У моих отца и матери, – говорила Электра на следующий день, – был гражданский брак, что мне никогда не нравилось. Еще девочкой, – продолжала она, – я думала, что в таких отношениях есть какая- то непрочность и необязательность. Может, потому они и живут плохо: мать готова бежать за любым мужиком, лишь бы поманил. И вдруг отец рассказывает, что он и Лидия за полгода до ареста, всё как положено, обвенчались в церкви.

И точно, ведь иначе было бы неправильно. А тут и что обручены, и воля родителей, а прежде – пропасть, через которую не перепрыгнешь: отец ищет Лидию, но никаких следов, и он убежден, что ее больше нет в живых, при эвакуации она утонула в ялтинском заливе. И всё же они друг друга найдут, но не сразу, придется ждать тринадцать лет – обоим это испытательный срок. Но зато как найдут! Отец фактически умер, замерз насмерть, и тут появляется она, его невеста, и спасает своего жениха и будущего мужа.

В общем, – говорила Электра, – они чем только можно – от родителей до чудесного спасения – были предназначены друг для друга, и потому, как я тогда понимала, жизнь, даже смерть маленькой Ксюши здесь ничего не поменяла. И еще: после истории с Лидией я начала думать, что, может статься, у отца и без матери жизнь однажды наладится”.

Как известно, у марксизма было три источника и три составные части. Если верить рассказам Электры, новому, “ее” роману Жестовского достало двух. Первый – его чудесное спасение на станции Пермь-Сортировочная и отношения с когда-то нареченной ему в невесты Лидией Беспаловой. Второй – сон со сценой расстрела великого князя Михаила, которым отец закончил “мамин” роман. Хотя многое изменено и вся она написана подробнее, ничего важного отец не тронул: