Патрик Гейл - Заметки с выставки

Морвенна не совсем была уверена, что такое вульва, но заподозрила, что слово это неприличное, потому что Ведьма побледнела, а еще одна женщина с плетеной корзиной для покупок, проходившая мимо — увы, слишком поздно — возмущенно кашлянула и поспешила прочь, столкнув банку фасоли со стеллажа. На мгновенье Ведьма пристально посмотрела на Рейчел, а потом сказала: «О да. Вы были больны, не так ли?» Потом она присела, чтобы сравняться по высоте с Морвенной. Это было страшно. С близкого расстояния ее лицо казалось еще более странным, с огромным, как у королевы Елизаветы Первой, лбом и самыми глубокими морщинами, которые когда-либо приходилось видеть Морвенне. А еще лицо у нее было какое-то замшелое, и от нее так сильно пахло сигаретами и чем-то еще не очень приятным. Это было слегка похоже на то, как если окажешься слишком близко к умной и опасной обезьяне, вроде тех, что укусят, если допустишь ошибку, протолкнув еду через решетку, когда они об этом просят.

Но Морвенна была в восторге, потому что скульптура смотрелась так красиво, ей захотелось, чтобы Рейчел там совсем не было, а то она ставила ее в неловкое положение.

— И что ты подумала? — спросила Ведьма, только конечно, она не была ведьмой, как теперь поняла Морвенна, а была она Дамой Барбарой Хепуорт.

Морвенна снова подумала о Гензеле и Гретель, и как Гретель не дает себя в обиду ведьме, и, чтобы быть ей достойной противницей, сама становится немного грубой и слегка похожей на ведьму.

— Мне понравилось, — сказала она. — Мне понравилось, что она одновременно и гладкая и шероховатая. Она заставила меня думать о секретах.

— Секреты? Хорошо! Покажешь мне твои руки? Ты сильная?

Она поставила бутылку виски и Морвенна с опаской протянула ей руки, которые, если честно, были не совсем чистыми. Дама Барбара твердо взяла их в свои, раздвинула ей пальцы, а затем перевернула их, чтобы посмотреть на ладони.

Что она там нашла, она оставила при себе. Ее собственные руки были весьма изработанные и огрубевшие, совсем не как у леди, но, возможно, у Дам все по-другому. С неожиданной мягкостью она сложила пальцы Морвенны в кулачок, точно передала ей секретную записку и теперь прятала ее, а затем она как бы вручила Морвенне ее же руки обратно.

— Вот что я скажу тебе, Морвенна, — сказала она. — Иногда жизнь может быть такой гребаной, но потом вдруг дивно охренительной.

Она взяла виски, снова выпрямилась и, проходя мимо, прежде чем совсем уйти, мельком взглянула на Рейчел. Никто никогда не грубил Рейчел. Как правило, люди либо слишком боялись ее, либо слишком заботились о ней. Конечно, никто никогда не упоминал ее «болезнь» так открыто и публично. Морвенна разрывалась между глубоко укоренившейся потребностью защитить ее и тревожным, совершенно новым искушением заорать «ура».

Так или иначе, Рейчел, казалось, не обратила внимания на то, что ее сначала оскорбили, а потом проигнорировали. Она сняла с полки другую марку виски, отнесла свою корзину к кассе и достаточно спокойно заплатила. Однако, когда они снова оказались на улице, она понеслась по лужам с такой скоростью, что Морвенне пришлось почти бежать, чтобы не отставать. Хуже того, она начала бормотать себе под нос. Морвенна улавливала только те обрывки, в которых сохранялся хоть какой-то смысл, например «Чванливая старая торгашка» и «Да что она о себе воображает» и «Такая пьянющая, что на ногах не держалась». Прохожие глазели на них и даже сходили с тротуара, чтобы дать им пройти.

Вдруг Морвенна заметила, что они прошли мимо закусочной с рыбой и чипсами и, не подумав, остановила ее, потому что была голодна.

— Как насчет ланча? — окликнула она.

Рейчел резко остановилась и посмотрела на нее сверху вниз, очень похоже на то, как Дама Барбара смотрела на нее пару минут тому назад, как будто она была не в состоянии осознать, кто это тут, и ее возмущает необходимость попытаться сделать это.

— Что? — спросила она.

— Магазин с чипсами — слабым голосом сказала Морвенна, надеясь не расплакаться. Рейчел ненавидела, когда кто-то из них плакал: получалось, что ты полный неудачник. — Мы только что его прошли.

Рейчел обернулась и взглянула туда, куда указывала Морвенна, затем пару секунд смотрела на нее с выражением лица, которое Гарфилд называл тикающим лицом, то есть лицом, на котором появлялось особенное выражение, когда можно было слышать, как тикает ее мозг — точно остывающий автомобильный двигатель. Затем она, не говоря ни слова, повернулась на каблуках и зашагала к магазину. Ее тон вновь был натужно бодрым, но отнюдь не доброжелательным.

— Напомни, что тебе нравится. Треска или креветки?

— Креветки дороговато.

— Сегодня твой день рождения.

— Креветки и чипсы, пожалуйста, — обратилась она к продавцу.

— Что-нибудь для вас? — спросил он.

— Нет. Мне от ланча плохо.

— Будете что-нибудь пить?

— Что-нибудь пить? — передала она Морвенне.

— Нет, спасибо, — поблагодарила Морвенна продавца, хотя ей очень хотелось газировки, чтобы запить чипсы. Конечно же, креветки были ужасным решением, потому что это означало более долгое ожидание. Морвенна провела время, пытаясь найти креветки на плакате «Рыбы мира» и отвлечься от того, как Рейчел смотрит на других посетителей.

Пакетик, который ей, в конце концов, выдали, был горячий и от него шел такой уксусный аромат, что ей сразу же захотелось разорвать его. Однако есть на улице считалось неприличным: это было правило. Потому, пока они шли, она крепко зажала свой ланч под мышкой. Рейчел уже не вышагивала широким шагом, бормоча про себя. Теперь она брела, погрузившись в глубокие размышления, как если бы была совсем одна. И все это смахивало на наказание за жадность; медленно идти, сжимая остывающие чипсы, а есть их запрещено. Когда они наконец добрались до машины, Рейчел вспомнила, что у них торжественная дата и отъехала на дальний конец автостоянки, где открывался вид на море.

— Я чуть не забыла, — сказала она. — Твоя открытка. В бардачке.

Морвенна заглянула в бардачок и вынула оттуда открытку этого года. Как всегда, та была завернута в газету и перевязана веревочкой. Рейчел никогда не дарила им открытки из магазина, ее открытки были крошечными версиями ее же картин на твердом картоне кремового цвета, который она складывала вдвое. Это была еще одна традиция.

Гарфилд говорил, что эта традиция пошла от тех дней, когда она после рождения Хедли лежала в больнице и не могла купить ему подарок на день рождения, и тогда вместо подарка она нарисовала картинку. Морвенна души не чаяла в тех пяти открытках, которые она уже получила — Рейчел не тратила их на детей моложе четырех лет — и завладела несколькими открытками Хедли и Гарфилда, выменяв их в череде опрометчивых обменов на пасхальные яйца или комиксы. Она знала, что большие картины Рейчел продаются за довольно значительные деньги, и что эти крошечные картинки тоже кое-чего стоят, так что на самом деле это не было попыткой сжульничать и сэкономить на подарке. Морвенна держала их в ящике письменного стола и время от времени, когда оставалась одна, любила вынимать их и расставлять по комнате, делая вид, что это взрослая галерея. А еще она любила раскладывать их по значимости. Все они, конечно, были абстрактными, но каким-то образом они были дружелюбно абстрактными, возможно, потому, что они были такими маленькими: картины для домов очень современных куколок.