Патрик Гейл - Заметки с выставки

— У него есть специальное детское молоко, — сказал Энтони. — В бутылочке. Ну что, пойдем немного погуляем? Повозим его по саду? Как ты, дорогая, в состоянии пойти с нами?

Рейчел сказала, что, конечно, пойдет.

Они спустились в служебном лифте, и это было так весело, будто все в животе не поспевало спуститься, и там были большие металлические двери, через которые виднелись этажи, мимо которых проезжал лифт. Гарфилд был бы совершенно счастлив, если бы ему разрешили проехать вверх и вниз еще несколько раз, но ему не хотелось просить, хотя, возможно, Энтони и согласился бы, ведь все-таки это был его день рождения.

В саду были дорожки, посыпанные гравием, и очень аккуратные клумбы с розами, и розы на клумбах росли очень аккуратные.

— Я спросила садовника, как он борется с гнилью, — с усилием выговорила Рейчел, — и он сказал Джейс Флюид. В растворе. В январе полить всю землю.

Она толкала коляску. С одной стороны от нее шел Энтони, а с другой — Морвенна.

— А ты показывай дорогу, — сказала она Гарфилду, хотя на самом деле выбор был невелик, и шансов потеряться — немного.

Он шел по дорожке и, чтобы убежать от жуткого разговора родителей, сворачивал то туда, то сюда. Фактически разговор этот был абсолютно односторонним. Энтони, к примеру, упорно повторял: «Сара и Билл спрашивали о тебе в воскресенье. Они передают тебе привет», на что Рейчел отвечала вздохом или едва слышным шепотом. Она не была резкой или грубой, только грустной и унылой, будто каждая новость или добрые пожелания просто причиняли ей физическую боль, которую она была не в состоянии описать. Он хотел бы, чтобы Энтони сдался. Было уже достаточно скверно слышать, как вяло и тоскливо говорила Рейчел, а тут еще и он, совсем жалкий. Она не поздравила его с днем рождения, и это настолько потрясло, что он старался не думать об этом, иначе бы расплакался.

Избавление представилось в виде маленькой детской площадки с качелями и горкой. Позвав Морвенну следовать за ним, он побежал вперед и быстро-быстро сначала покачался на качелях, а потом скатился с горки. Горка была для совсем маленьких — низенькая и короткая, зато у качелей, привязанных к суку большого дерева, были такие длинные цепи, что очень скоро он уже взлетал настолько высоко, что в верхней точке каждого хода цепи на мгновение давали слабину. Он испугался и стал качаться не так яростно.

Тут подоспели остальные и сели на скамейку неподалеку. Большая коляска стояла рядом с ними. Он не мог смотреть на них слишком пристально, иначе укачается — как в машине. Укачается — как на качелях. Но мельком, когда подлетал к кроне дерева и снова вниз, поглядывал туда. Он увидел, что ребенок проснулся. Энтони поднял его из коляски вместе с вязаным одеяльцем, в которое тот был укутан так, что ножек не было видно. Ребенок все же замахал ручками и поплакал немножко, поэтому Энтони дал ему попить из бутылочки, чтобы тот замолчал.

Гарфилду тоже захотелось покормить его, но он чувствовал, что его задача на данный момент — испытывать счастье, качаясь на качелях, поэтому он продолжал качаться.

Морвенна не присоединилась к нему, хотя обычно любила съезжать с горок, если ступеньки наверх были не слишком высокими, и там не было детей постарше, поторапливавших сзади или пинавших ее. Хедли как будто зачаровал ее, и Морвенна кидала на него взгляды, в которых любопытство смешивалось с черной обидой. Пока Гарфилд качался на качелях, она взобралась к Рейчел на колени, хотя сама Рейчел едва обращала внимание на младенца. Морвенна изворачивалась и ерзала, пока Рейчел не ухватила ее так же крепко, как Энтони держал Хедли, и тогда она успокоилась на ручках с видом триумфатора, продолжая бросать проницательные взгляды на младшего братца.

Глядя на них четверых, Гарфилд вдруг подумал, что существует как-то отдельно от них. Они были семьей, приличной семьей — женщина, девочка, мужчина и маленький мальчик, а он был чем-то другим, чем-то за пределами их аккуратного целого. Изо всех сил стараясь привлечь к себе их внимание, убегая вперед, чтобы покрасоваться на качелях, он случайно исключил себя. Ведь его место там, где он должен быть — на скамейке, уютно устроившись среди них, слишком взрослый, как старший сын, чтобы проситься на ручки, но по праву занимающий место в центре. Чтобы не заплакать, он старался не думать об этом. Вместо этого он, качаясь, старался смотреть на сад.

Там были и другие люди. Он высмотрел людей из приемного покоя, человека с книгами, женщину с виноградом, пару с затравленными лицами, выглядевшими такими пристыженными и несчастными. С каждым из них кто-то был. Рядом с женщиной с виноградом был мужчина даже старше, чем она. Он ел виноград с тарелки, пока она очень медленно катила его в инвалидном кресле. Человек с книгами оставил книги внутри и сидел на скамейке с другим мужчиной в полосатой пижаме и пиджаке из твида. Они курили, и человек с книгами смеялся, рассказывая какую-то историю. С несчастной парой был мальчик; большой мальчик, подросток, но все-таки еще мальчик. На нем были джинсы и футболка, и ни за что нельзя было догадаться, что у него с головой не все в порядке. Но потом он посмотрел прямо на Гарфилда на качелях, или так показалось, что он посмотрел, и глаза у него были совершенно пустыми, как два маленьких кусочка угля. Каким-то образом стало понятно, что если бы можно было услышать его мысли, то слышен был бы просто звук, похожий на шум отжима в стиральной машине, и Гарфилд точно знал, что нельзя встречаться с ним взглядом, иначе он станет таким же.

Чтобы уклониться от взгляда мальчика и доказать, что он не отсюда, Гарфилд продемонстрировал свой новый трюк — качаться стоя. Было довольно страшно, но он знал, что может это сделать. Хитрость заключалась в том, чтобы очень крепко держаться за цепи. И тогда не упадешь, даже если ноги соскользнут с сиденья. Рейчел видела, что он делает, но именно Энтони устало сказал: «Гарфилд». Он проигнорировал их обоих и просто улыбался, как циркач на трапеции. Сандалии чуть заскользили на пластике, и качание слегка дало сбой, но потом он победоносно выпрямился, горделиво раскачиваясь. И оттого, что он стоял, а не сидел, вдруг показалось, что качели двигаются намного быстрее и выше. Он вспомнил, чему его на детской площадке научили старшие мальчики — нужно было слегка согнуть колени, а потом выпрямить их, и так снова и снова, чтобы сохранить набранный темп. И очень скоро он почувствовал, будто летает почти горизонтально земле, в один момент — лицом вверх к дереву, в следующий — лицом вниз к вытоптанной траве.

Тошнота застигла врасплох. Вот только что все было в порядке, и вдруг он почувствовал, что глазам горячо, а в желудке замутило. И тогда он понял, что времени замедлиться и слезть с качелей у него нет. Тут его стошнило, рвота дугой выплеснулась изо рта, и в следующее мгновенье он был уже весь забрызган.