Тимур Пулатов - Жизнеописание строптивого бухарца. Роман, повести, рассказы

— Знаешь, Ямин… отец ушел от нас… — возможно внутренне чувствуя, что его трагедия чем–то утешит Ямина с его мелкими заботами, приблизит к нему, но тут же пожалел, что сказал, и не потому, что ответ Ямина не удовлетворил его: «Ты ведь знал это давно… как–то делился», а от чувства горечи, обиды и оттого, что уже раз делился с Ямином и вот теперь не выдержал, признался, показавшись капризным, назойливым.

Ямин хотел еще что–то сказать Душану, может, дружеское утешительное, поняв свою оплошность, но при выходе из коридора ждала Душана Вазира, близоруко щурясь в толпу, Душан шагнул к ней, оставив смутившегося Ямина, который, должно быть, подумал в коридоре, что и Душан без напарницы.

Душан молча повел Вазиру за всеми по второму двору к библиотеке, чувствуя, как удивленно и капризно смотрит на него напарница, не понимая его странного состояния оцепенения и растерянности.

— Шан, смелее! — толкнул его в бок и прошел мимо веселый Аппак с напарницей, и был он весь такой открытый, разговорчивый, обаятельный, когда вместе со своей девушкой оглянулся, чтобы еще и подбадривающе подмигнуть Душану, а заодно и взглянуть на его напарницу. Душан успел увидеть его девушку, которая, будто заразившись настроением Аппака, так же весело смеясь, смотрела на все вокруг, и такая, вся воплощение беззаботности, красоты, здоровья, понравилась Душану.

— Вазира! — Помахала она подруге, коротко глянув и на Душана и, пританцовывая в такт шагу Аппака, заторопилась вперед.

— Это Карима, — тяготясь молчанием Душана, не сказала, а выдохнула Вазира и глянула на него с укором, ожидая ответа.

— Да? — вдруг как бы очнулся, вымученно улыбнулся, подобрел Душан, как умел он взвинчивать себя до такого ложного состояния. — А этот парень с ней… Аппак? Каким он вам показался?

Вазира ответила не сразу, словно и ей надо было через что–то пройти в себе, сковывающее.

— Его я не знаю… Но думаю, они чем–то близки с Каримой. А Карима — душа, не человек. Ни тени хитрости, сплошное веселье — вальс — вальс — вальс! Она у нас раньше всех с мальчиками стала встречаться, еще с седьмого класса. Сплошное счастье и трагедии! А вы… вы какой–то странный, вы весь как комок внутри себя, не расколешь, — сказала Вазира, мило улыбаясь и говоря это как бы в шутку, чтобы Душан не обиделся.

— Откуда вы… так сразу? — хотел было рассердиться, но сдержал себя и сделался угрюмым Душан, а потом, когда шел сзади Вазиры мимо полок с книгами, все не знал, удивляться ее проницательности или обидеться тому, что с первых минут знакомства посмела сказать такое, вроде бы упрекнуть, обвинить.

Пары, обходя с обеих сторон длинные полки, смотрели не на книги, а друг на друга, будто выставляя напоказ достоинства своих напарниц и напарников. Вот Ирод прошел с серьезно–торжественным лицом, и торжественность эта была смешна, ибо подчеркивала размеры его длинноватого носа. Зато была с ним не хромоножка, которую пророчили Ироду в ночь перед встречей, а круглолицая толстушка: видно подлаживаясь к своему напарнику, она также выглядела торжественно.

«Да, Ирод, в любви все торжественно и серьезно», — хотел шепнуть ему Душан, но, увидев Аршака, чуть не рассмеялся — низкорослому родственнику бухарского ювелира и впрямь досталась высокая, несколько нескладная, выше кавалера на полторы головы девушка.

«Я ведь люблю высоких и стройных, как ливанский кедр, красавиц, ара, ара!» — вспомнил, как иронизировал над собой Аршак, и развеселился Душан, забыв о том, что хотел обидеться на Вазиру, и стал искать взглядом по всему залу Аппака с его напарницей — Каримой, незаметно для Вазиры отошел к выходу, чтобы лучше видеть.

Аппак и Карима, никого уже не замечавшие в многолюдной библиотеке, увлеченные друг другом, листали какую–то толстую книгу, смеясь и иронизируя, и держались они так мило и естественно, что Душан, подавив минутную ревность в себе, полюбовался Каримой, чувствуя, какой он по сравнению с тем же Аппаком, у которого тысяча недостатков, слабый, скучный и несовершенный.

И все же, не боясь показаться Кариме смешным, сам удивляясь своей смелости, он подошел к ним, решив проверить, что же так влечет его в ней — цвет кожи, запах волос, стройное тело или красота ног? (Ведь чувственный опыт его, пришедший от женщины, к дому которой они хотели пойти с Аппаком, был еще таким малым и несовершенным), но не успел Душан разглядеть Кариму сзади, Аппак заметил его, великодушно обнял, привлекая к себе в компанию, сказал Кариме:

— Это Душан, который прекрасно сказал по поводу писателя Тимурова: «Пора ему дать нобелевский фрако–халат!» Так, Шан?

— Не совсем так, Пак… но все же, — пробормотал Душан, не ожидавший, что Аппак станет цитировать его, взял том Тимурова, чтобы тоже пролистать.

— А как вы сказали? — Из–за плеча Аппака Карима игриво глянула на Душана и, встретившись с ним взглядом, почему–то чуть съежилась. Душан улыбнулся, желая произвести лучшее впечатление, хотел сказать что–нибудь шутливое, но лишь кивнул, подумав: «Как быстро они уже на «ты», а она ежится, от моего взгляда», и, выйдя следом за ними из библиотеки, снова увидел одинокую Вазиру.

— Простите, — шутливым тоном сказал Душан, — мы все время теряемся. Обещаю… — И действительно весь остаток дня, в классных комнатах, мастерских, спортивном зале, старался держаться рядом с Вазирой, которая, видно по всему, нервничала и переживала, поняв, что не понравилась Душану. В столовой на торжественном обеде он сел с ней рядом и все удивлялся тому, почему Вазира его ничем не волнует, не трогает, сколько бы Душан ни старался заставить себя, чувствуя, что он сам заинтересовал девушку, может, и понравился. Ведь она во всем кажется лучше Каримы: своим спокойствием, наблюдательностью: с первого взгляда разглядела комок внутри Душана, и лицо ее тоньше, обаятельнее, но все ищет он за длинным столом эту веселую, грубоватую, но прекрасно сложенную спортивную Кариму, чтобы снова глянуть на нее, хотя понимает, что никогда не сможет так свободно вести себя с ней, как теперь с Вазирой, никогда не обратит на себя ее внимание — вздрогнет Карима от его проницательного, тяжелого взгляда и отвернется, оставаясь хотя и разгаданной, но недоступной.

«А эту я тоже сразу разгадал, — подумал Душан, подвигая к Вазире салатницу. — Этот тип барышень кажется по натуре немного замкнутым и скучноватым. Они лишь поначалу идут к любви долго, мучаясь, сомневаясь, присматриваясь, с приливами и отливами чувств… ненавидя избранника и ссорясь с ним… и так до тех пор, пока их вдруг не охватывает страсть, сильная, слепая. И такая делается рабой мужчины, готова на жертвы, подавляя в себе боль и обиды, которые временами выходят наружу ревностью, мнительностью, истерикой. Таких надо бояться и бежать от них подальше», — решил Душан под конец своего психологического анализа, от самоуверенности восхищаясь собой за якобы хорошее понимание женской души.