Олег Басилашвили - Палата № 26. Больничная история

Короче, взял Виктор Викторович свой фибровый чемоданчик, спустился в сияющий холл внизу, купил в гостиничном магазинчике черные большие очки, взял такси, в аэропорту Кеннеди поменял билет (благо у него в два конца), пошел по дороге к гейт намбэ ванн твенти найн, где стоял наш ТУ…

– И увидель грлуппу наших, только что прилетевших на симпозиум. Дудин Мишка – ну, этому-то не вперлвой демонстрировать, что ему эта Америка – тьфу! У советских, дескать, собственная гордость! Кто-то еще и перепуганный насмерть Лихачев. Он первый раз за границей, поэтому страшно, естественно: провокации, то да се… Меня не узнали, куда там! Маленький штымп с синим лицом в черных очках! Не узнали. И через десять часов быль я уже дома, здесь, слава богу. Вот так, Олежек, дело с соврлеменным романом-то обстоит! А ты говоришь! Ну, еще по грламулечке, на посошок!

На прощание подарил мне пятитомник «За Доброй Надеждой» и надписал: «Олегу книга на все добрые надежды. 18 февраля 92 года».

Правда, потом оказалось, что пятый том не пятый, а четвертый, так что у меня теперь два четвертых, а пятого нет. Ну да ладно! Зато хорошо посидели!

А Саша Володин – ну, это уже «свой» совсем. Даже и не считаю. и в театре у Дины, и «Осенний марафон»… На съемках Гия Данелия заставлял его все время присутствовать. А он не очень хотел. «Все равно все это у меня не ахти как – исправляйте, как хотите». Даже название изменили, а он и не пикнул. Было-то ведь «Горестная жизнь плута», а стало «Осенний марафон»…

Встречались мы часто, то есть сталкивались то там, то здесь… Книжки мне дарил… Но очень близки мы не были… Раз он мне даже сказал:

– Олег, я вас боюсь…

– Почему, Саша?!

– Не знаю. Боюсь, и все.

Видимо, моя вина. Вот тот самый комплекс неполноценности, крепко засевший во мне со студии Художественного театра, часто не позволял мне быть самим собой… А это тяжело прежде всего для самого себя. Не говоря уж об окружающих. Например, Соленый в «Трех сестрах» пытается быть легким, остроумным, а получается сплошная чепуха. Так и у меня… Только убивать бы я никого не стал, тем более Тузенбаха, а уж Володину вообще было бояться нечего, я его очень любил. Но тесному сближению с интересным мне человеком препятствовал вот этот самый комплекс.

Ну да ладно. Теперь, по выражению Стоянова, я – «гуру». Мудрец и провозвестник. Типа Заратустры. Мне теперь девушки пальто даже подают.

Бах! Опять дверь распахивается!

На пороге невысокий крепкий человек в расстегнутой рубахе. Накинут белый халат. Рубаха расстегнута, среди густых волос на груди поблескивает крестик. Видимо, тот самый Илларионыч. Сзади мой прежний визитер, теперь тоже в белом халате.

– Здравствуйте, Олег Валерьянович! Вот пришли извиниться за Юрино вторжение! Юрий! Ты готов извиниться перед Олегом Валерьяновичем?

– Конечно, Альберт Илларионович.

– Ну, так извиняйся!

– Да… Не, ну, ка-а-анкретно, блин… И ваще… честно… Не хотел…

– Ну ладно, Юра, – говорю, – ничего страшного, все в порядке.

– Мы люди простые, – говорит Альберт Илларионович, – мы простые, манерам, как грится, не обучены, но ведь от всего сердца, с уважением. Так что извините.

– Ну что вы, все хорошо, Арнольд Илларионович.

И тут Юра неожиданно напористо:

– Стоп, стоп, так не годится, не Арнольд. Альберт! Запомните: Альберт Илларионович.

И опять Илларионович:

– Спасибо, Юра. Ну а теперь уж, как грится, прошу к нашему шалашу!!! Прошу! Хотим нарушить ваше уединение! Ха-ха! Будем лечиться дедовским верным способом! А?! А то можем и сауну, если хотите, сообразить. У нас это быстро! Лечиться так лечиться! Верно?

«Ну как, как мне избежать этого кошмара?!»

– Нет, – говорю, – Адольф Виссарионыч…

Тут Юра:

– Илларионыч! Альфред Илларионыч! Тьфу, блин!.. Совсем я… не Альфред! Илларионыч Альберт, Альберт, блин!

И тут Илларионыч:

– Заткнись, поэл! Заткнись!

– Нет, – говорю, – Альберт Илларионыч, нет. Видите, кислородная кишка у меня, только что капельница была, температура, – говорю, – сорок. И вообще – постельный режим.

– A-а… Ну, как грится, насильно мил не будешь… А то ведь хотел, хотел как актер с актером… Я ведь тоже одно время корячился на «скене»… за гроши. Не-е-ет, решил – все! Хватит! Хочу жить нормально! Короче, теперь вот он, теперь я известный бизнесмен Альберт Илларионыч Москвичев, селфмейдмэн, продюсер, всеми уважаемый продюсер. И вот охрана – Юрий… И еще там в палате Сергей, но он там блядей стережет, а то ведь сбегут, суки! Иногда, правда, ностальгия… Знаете, запах кулис, жар прожекторов… С Фимкой Копеляном, помню, в «Стреле»! Ну, он дает! Или со Стрижом тоже… встречались на телевидении… Да! А как там моя Люська Куренная, а? Ну, эта ваще… А пойдем, а? Изобразишь нам кое-чево… Бетховена… Шакеспиара… А?! Помню ведь, помню всю эту хреновину. «Почему вы всегда ходите в черном?» Помню, помню… Ну, ладно, ладно, кукуй здесь, пенсионер, повторяй про себя хреновину эту всякую. Ну да ладно, извиняйте, артист! Пошли, Юрий. Руку, товарищ! Ха-ха!

– Пошли, Арнольд… Тьфу ты, мать твою, ей-богу! Альберт! Запутался я совсем…

– Заткнись!

Ушли. Дверь – бух! Тишина.

Грохочут танки.

Дробь снега с дождем по оконному стеклу.

Трах! Тук-тук, цок!.. Наводнение, что ли, будет?

Бог с ними, Илларионычами, продюсерами!

А мы, братцы, остаемся. Артистами остаемся.

Кому-то везет, кому-то нет, кто радостен, а кто плачет ночами…

Унижаемся перед продюсерами, алчными и бездарными людьми, на отвратительных кастингах.

Полагаемся на милость Божью, умоляя Его о работе…

Кто-то уходит, не выдержав, но остается Актером… Не предает, нет!

Дорогие мои! Пусть улыбнется вам судьба, пусть Бог вспомнит о вас, прославит вас!

Я уже стар. Впереди – тихо. Имею право на этот высокий стиль.

Тук-тук, цок-цок-цок, трах, тук! – опять порывы ветра швыряют из тьмы в оконные стекла снег с дождем.

…Тимофей… Тимка… Внучек мой родной!.. Кем-то ты будешь? Куда поманит тебя судьба? Неужто пойдешь по неверным стопам твоего деда?! А может быть, другое что-то? Надеюсь.

Главное, помни: быть человеком! Делать что-то полезное, нужное другим…

Ну а уж если и попадешь в нашу театральную, кишащую противоречиями, завистями, наушничеством, предательством среду, в наш «террариум единомышленников» (по выражению Г. А. Товстоногова), – держись! Самое трудное здесь – остаться порядочным человеком и добиваться удачи, не делая никому зла, не совершая подлости…

Мариника… Ника… Лапушка моя внучка! Что-то тебе повелит судьба? Ты уже большая, и есть в тебе, я чувствую, задатки чего-то хорошего, нужного всем… Никогда не опускай руки, знай – раз мы живем на этом свете, значит, это кому-то необходимо! Необходимо, чтобы мы были именно людьми и именно такими… Ведь есть и котята, и поросята, и цыплята, и многие милые другие создания, но вот мы созданы человеками, именно людьми, и кем-то наделены почему-то совестью, чувством порядочности, честью… сочувствием к другим… Зачем? Как ты думаешь?