Мария Метлицкая - И все мы будем счастливы [сборник]

Про нее не спросил — боялся?

Не дождавшись сколь-нибудь вразумительного ответа, Кира пошла раздеваться. В квартире, как всегда, было прохладно. Как ни заклеивай окна, как ни подкладывай под разбухшие от сырости рамы старые полотенца, все равно дует изо всех щелей. И не справиться с этим никак.

Надела старый теплый свитер, шерстяные носки, треники — и пошла готовить ужин. Открыла холодильник — почти пусто. В морозилке валялась пачка пельменей — вот оно, счастье! Такое простое и незатейливое, такое бедняцкое и насмешливое счастье. От отчаяния и жалости к себе брызнули слезы. Поставив на плиту кастрюлю с водой, Кира встала у окна. Было темно. Фонари не горели. От порывов ветра хлопала дверь подъезда. По темной Кольцевой проезжали машины, и от их фар коротко и ненадолго освещалась улица. Впрочем, пора было ставить чайник. На этой чертовой плите под названием «Лысьва» он закипал не меньше чем через полчаса. Не дождешься — особенно по утрам, когда торопишься на работу. Вытащила пельмени, достала из холодильника майонез — тоже дефицит, кстати, — и пошла в комнату.

Мишка дремал — уже хорошо. Укрыла его одеялом и пошла есть одна — будить нельзя, пусть отдохнет. С трудом глотала уже остывшие пельмени, запивала горячим чаем и молча глотала слезы. Вымыв тарелку, осторожно легла рядом с Мишкой. Тихонько прижалась и закрыла глаза. И наступило блаженство. Такой покой наступил, что она улыбнулась. Вот ее жизнь. И по большому счету никому, кроме друг друга, они не нужны в этом мире. У матери есть отец и наоборот. У Кати есть мать и бабушка с дедушкой. А у них с Мишкой никого больше нет. Выходит, все они правильно делают. И все они переживут и через все пройдут. А может, не так все и страшно? С этими мыслями она наконец уснула.

У Мишки — вот странное дело! — выходило все более-менее. Нина новость восприняла спокойно и даже сказала, что внутренне была к ней готова. Не то чтобы поддержала бывшего мужа, но постаралась понять. Про Катю разговоров не было — что обсуждать? Что обсуждать, кроме денег?

Стала оправдываться: «Ты должен меня понять. Тяжело поднимать одной. Да, от тебя и раньше-то финансовой помощи не было — если по-честному. Не обижайся. А вот поддержка была — ты был рядом. Но пойми и меня. Обдирать тебя не буду. Много требовать — тоже. Но извини, дружба дружбой, как говорится…»

Короче говоря, итог переговоров был таков — две тысячи рублей. Деньги огромные, неподъемные. А еще предстояло купить кое-какие вещи в новую жизнь. Оставалось одно — идти на поклон к Зяблику.

— А если откажет? — тихо спросила Кира. — Что будем делать?

Мишка с надеждой ответил, что вряд ли. Для Зяблика это не такие уж дикие деньги. Про то, когда они отдадут этот долг, оба молчали. Что они знали, что понимали? Да ничего.

К Зяблику отправились в первые же выходные. Ехали как на каторгу. Понимали: если откажет — все, конец. Нет, был еще малюсенький шанс уговорить Нину обождать, пока они устроятся. Но не хотелось. А просить в долг хотелось?

У Зяблика было все по-прежнему — шумно, накурено, по дому слонялись красивые девицы, стол был уставлен яствами, пахло хорошими духами, настоящим кофе, кожей — уверенностью и богатством. В духовке запекалась баранья нога, и аромат был такой, что Кира громко сглотнула слюну.

Зяблик, в вельветовых, в крупный рубчик, зеленых брюках и в белом свитере, был, как всегда, хорош и вполне соответствовал всей обстановке. Вернее, обстановка соответствовала хозяину. Да и что могло измениться?

Негромко играла музыка, и Кира устало опустилась в кресло. «Сейчас решается наша судьба», — грустно подумала она.

Мишка с Зябликом удалились в кабинет.

Не было их минут десять, не больше. Кира вздрогнула, увидев их на пороге гостиной, — Мишка был весел, Зяблик растерян. Муж махнул Кире, позвал ее на кухню. Дрожали руки, дрожали ноги. Расселись, и Зяблик молча разлил коньяк и порезал лимон. Сел напротив.

— Ну, други! Покидаете, значит, меня?

Кира видела, что Зяблик расстроен, но внутри ликовала — было понятно, что деньги он дает. Зяблика быстро развезло — впрочем, и пузатую бутылку «Камю» они уговорили минут за двадцать.

— Вот, — наконец проговорил он, — и начались мои потери. Рано как-то. Нет, ребята, я все понимаю! Хреново у вас. И вы, наверное, правы, — жизнь покажет. Но я вам желаю от чистого сердца — уж в этом вы, надеюсь, не сомневаетесь!

Кира с Мишкой дружно кивнули.

— Но как я без вас? Как я без Мишки? — Зяблик пьяно хлюпнул носом.

Мишка накрыл Зябликову руку своей и тоже захлюпал. Кира встала, чтобы сварить кофе. Смотреть на них было непросто. «Всех жалко, — подумала она. — Все мы, по большому счету, одиноки. И даже Зяблик, вечно окруженный шумной толпой приятелей и прихлебателей, ни на минуту не остающийся в одиночестве, сейчас кажется совсем одиноким — ни семьи, ни детей. Бедные люди, бедные мы! Всех жалко. И себя — в том числе».

Но выбор сделан, и главное, что есть деньги. Путь открыт — добро пожаловать!

В целом, надо сказать, все складывалось довольно удачно. Про родителей и алчных бывших жен истории рассказывали разные, и даже страшные, между прочим, — Кира их слышала. К своим решила пока не ездить — пусть успокоятся. Правда, время поджимало — пора было оформлять документы, а без разрешения от родителей это было невозможно.

Дел было полно. Все-таки купили по мелочи: две кастрюли, пару сковородок, дешевый сервиз — это все называлось «на первое время». Кира воодушевленно бегала по магазинам — раньше такое за ней не водилось. С работы она уволилась — по-другому было нельзя. В Медведках телефона не было, позвонить родителям было невозможно. Наконец она собралась с духом и поехала — дальше откладывать было нельзя. На станции позвонила — трубку сняла мать. Услышав Кирин голос, заплакала:

— Доченька, дочка!

Кира от неожиданности оторопела — не ожидала такого приема. От волнения сердце заколотилось — вернулась на перрон и купила у бабульки букетик подснежников.

У двери квартиры постояла, попыталась справиться с волнением, выдохнула и наконец позвонила.

Мать тут же открыла дверь и выкрикнула в квартиру:

— Отец! Кирочка наша!

Кире опять показалось, что она попала не туда, не к своим — такого не может же быть!

Мать обнимала ее, вглядывалась в ее лицо, гладила по голове и причитала. Было такое ощущение, что встретились они спустя долгие годы разлуки — будто Кирина эмиграция давно состоялась и вот наконец пришло время долгожданной встрече.

Отец молчал и на дочь не смотрел, но и в его глазах осуждения не было. Переживает, увидела Кира. Просто страдает — и все. И в эти минуты ей снова стало невыносимо стыдно и больно — кажется, так стыдно и больно не было никогда. «Какая же я дрянь! — подумала она. — Просто законченная тварь и сволочь! Конечно, они любят меня и очень страдают. Теряют единственную дочь. Навсегда». Кира обняла мать и разревелась.