Юрий Нестеренко - Комбинат

— При советской власти не было. А до революции, конечно, было.

— И держу пари — ни один поп за все время не отправился в итоге туда. Только вздыхал, как он завидует тем, кого тащили мимо него на смерть. А потом шел домой, сытно кушал и трахал попадью.

— Николай, — вздохнул Никодим, — вы поймите, эта ваша желчность и грубость вам уже никак не помогут, скорее наоборот. Ваша участь предрешена, и лучшее, что вы можете сделать — это принять ее с радостью. Для вас лучшее, понимаете? Самое время для вас раскаяться в вашей богоборческой гордыне. Времени, по правде говоря, совсем немного осталось, мы и так столько беседуем лишь потому, что вы здесь сейчас один… а при настоящей загрузке комбината и на одно слово-то каждому времени не находилось, сразу целыми партиями благословляли…

Словно подтверждая его слова, вновь где-то загудел мотор, и цепь под потолком дернулась.

— Идите к дьяволу, святой отец! — сказал Николай с удовольствием. Возможно, это было последнее удовольствие в его жизни.

— Прости ему, ибо не ведает, что творит, — сокрушенно пробормотал поп и потянулся за кистью в чаше.

— И только попробуй брызгать на меня своей минералкой! рявкнул Николай, которого цепь уже тянула вперед. — Ноги у меня еще свободны, врежу так, что мало не покажется!

На самом деле он едва ли смог бы дотянуться до Никодима — проектировщики этих туннелей, очевидно, учли такую возможность — но руку от чаши поп все же убрал. Николай смотрел на него, пока мог выворачивать назад голову, уверенный, что под его взглядом Никодим не осмелится кропить или крестить его. А затем цепь втащила его в следующие двери.

Под ногами у него оказалась лента конвейера, пересекающего обширный зал. Слева и справа от конвейера в шахматном порядке стояли рабочие ночной смены — крепкие мужики с тупыми небритыми мордами. В своих условно-белых несвежих халатах и кожаных фартуках поверх они походили на мясников. Разделочный цех, понял Николай. Впрочем, пятен крови нигде видно не было — в этом Васильчиков, очевидно, не соврал. Рабочих было немного, десятка полтора. Ну понятно, при нынешних-то объемах… Если бы не я, им бы, может, вообще всю ночь делать было бы нечего, подумал Селиванов.

— Эй! — крикнул он, цепляясь за последнюю соломинку. — Я знаю, что у вас за жизнь и как мало вам платят! У меня есть деньги! Много денег! Валюта! Если вы дадите мне сбежать, я заплачу вам столько, сколько вам здесь в жизни не заработать!

На самом деле он был не столь уж и богат — на них всех его сбережений определенно бы не хватило — но сейчас годились любые обещания. Однако его призывы пропали впустую. Они вообще никак не показали, что слышат его. Впрочем, когда конвейер, двигавшийся синхронно с цепью над головой, дотащил его до первого из рабочих, тот равнодушным отработанным движением залепил ему рот скотчем. Следующий почти сразу же замкнул кольца кандалов на его лодыжках; по конструкции они были копией ручных, только крепились к ленте конвейера.

Затем лента пошла вниз, в то время как верхняя цепь тянулась на прежнем уровне, и Николай беспомощно повис в воздухе, растянутый на четырех цепях за руки и за ноги.

Очередной рабочий снял с него туфли, следующий носки, следующий — брюки (они скользнули по цепям, прошедшим сквозь штанины, и упали на ленту), следующий — трусы. Затем наступил черед верхней половины тела (здесь работники стояли на помосте, чтобы оказаться, в буквальном смысле, на должной высоте). С Николая сняли куртку, подняв ее по цепям вверх и зафиксировав пропущенным через звенья стержнем, дабы не дать ей упасть обратно, затем рубашку (второй стержень, ниже первого), затем футболку. Потом лента вновь стала подниматься, ослабляя натяг, но вовсе не для того, чтобы облегчить положение жертвы. Николай так и не успел коснуться ленты ступнями, ибо его конечности наехали на холодные металлические направляющие в форме расходяшегося клина, которые развели его руки и ноги в стороны. Очередные рабочие вставили между его руками и ногами прочные металлические штанги-распорки и привязали к их концам его запястья и лодыжки. В центре верхней из распорок имелось отверстие, сквозь которое пропустили железный крюк — точнее, даже не крюк, а что-то вроде карабина с рычагом сверху — который, в свою очередь, присоединили к верхней цепи. Лишь после этого разомкнули кандалы, и Николай повис на крюке, привязанный за разведенные в стороны руки и с такой же тяжелой штангой между ногами. Веревки вонзились в запястья еще больнее, чем стальные кольца до этого. Он застонал сквозь скотч и задергался, но это было, разумеется, абсолютно бесполезно и лишь усиливало боль. Конвейер нес его дальше.

Перед новой и, видимо, уже последней дверью в стене — дверью во внутренний круг, которую никто и никогда не проходил в обратном направлении — его ждал последний рабочий, стоявший на помосте. Он прицепил длинный тонкий трос к рычагу карабина. Другой конец троса был намотан на катушку, насаженную на кольцо с каким-то пружинным механизмом, вмурованное в стену; всего таких катушек было около двух дюжин. Очевидно, когда жертва окажется над алтарем, натянувшийся трос должен открыть карабин — после чего катушка смотается, вытягивая трос обратно. Николай мычал и дергался, пытаясь помешать рабочему, но тот спокойно придержал рукой верхнюю штангу и сделал свое дело, как делал его, очевидно, уже множество раз. Интереса и эмоций по поводу этой рутинной операции он проявлял не больше, чем любой рабочий на любом конвейере.

А затем Николая протащило сквозь дверцы, вновь захлопнувшиеся за его спиной, и он оказался в полной тьме. Здесь снова было холодно и сыро — теперь, лишившись одежды, он чувствовал это особенно отчетливо но, очевидно, это была не улица, а какой-то туннель.

Во мраке слышалось, как поскрипывает цепь, продолжающая нести его вперед. Николай попытался раскачиваться, понимая, сколь несостоятельна надежда сорваться таким образом или хотя бы достать до стены — но должен же он был делать хоть что-то вместо того, чтобы тупо ждать, пока его порежут на куски! Однако прежде, чем он успел набрать сколь-нибудь заметную амплитуду, его снова ударило голым телом о невидимую в темноте холодную дверь, а затем он увидел свет.

Свет, тусклый и неровный, исходил от примерно дюжины факелов, укрепленных по периметру обширного куполообразного помещения без окон. Собственно, это были не столько факелы, сколько этакие вечные огни — по всей видимости, их питал газ, поступающий извне по проложенным сквозь стены трубкам. Цепь, слабо поблескивающая в их свете, тянулась через центр помещения и исчезала в стене на противоположной стороне — но с той стороны не было никакой двери или туннеля, лишь небольшое отверстие для самой цепи. Ни у кого из тех, кого цепь приносила сюда, не было шансов добраться до противоположной стены.